Лик быстро разделся, связав одежду и оружие, прикрепил к голове и, держась за бурдюк, поплыл. За ним, как всегда безмолвно, последовал и Молчан. Но теперь Лик и не подумал противиться такому изъявлению преданности верного пса…

Марсагет и военачальники сколотов с тревогой и надеждой всматривались в сторону прибрежных лесов – ждали сигналов Аттамоса. Добрался Лик или нет? – вот единственная мысль, занимавшая их умы в это время. Раннее утро было ненастным и хмурым, сеял мелкий надоедливый дождик, рассыпая рябь по озерной глади, и оголенные деревья роняли на землю последние листья и тоскливую дождевую слезу.

Сигнальные дымы все увидели одновременно; зашевелились в радостном возбуждении, заговорили. Марсагет обернулся к дежурившим у кучи сушняка воинам:

– Зажигай!

Над акрополем поплыли черные дымные облака – в дрова добавили смолу. Облака медленно нанизывались в огромное ожерелье и постепенно таяли, растрепанные дождем.

Вскоре пришел и ответ: притухшие было сигнальные костры Аттамоса вновь запылали – три дымных столба над Борисфеном подтвердили, что план Марсагета одобрен, его хорошо поняли и не замедлят подойти в нужное время.

– О Великая и Всемогущая Табити… – подняв голову к небу, молился Марсагет. – О Великая…

Молились и жрецы возле жертвенников, молились воины – они уже были готовы к бою, собравшись у главных ворот. Женщины и дети стояли поодаль, безмолвные, посуровевшие, сжимая в руках оружие – провожать с плачем воинов в бой считалось кощунством. Но вот Марсагет закончил короткую молитву, вскочил на коня; военачальники Абарис со Спартоком стали во главе своих отрядов.

Ворота распахнулись, и сколоты выметнулись в степь. Отряд за отрядом, без обычного воинского клича, они стремительно мчали к лагерю Дамаса, где ничего не подозревавшие сарматы готовились завтракать; сколоты подкрепились заранее, еще затемно.

Удар сколотов застал Дамаса врасплох. Отягощенный с вечера изрядной дозой вина, он проснулся поздно и еще лежал в постели, когда перепуганные телохранители сообщили ему о приближении отрядов Марсагета.

Успокоенные большими потерями, понесенными противником, военачальники сармат даже не предполагали, что Марсагет отважится вывести своих воинов в открытую степь – для него это было равносильно самоубийству, а вождя сколотов никто глупцом не считал. Поэтому, справив похоронную тризну по погибшим, сарматская знать до поздней ночи предавалась возлияниям, благо Дамас в этот день решил дать войску отдых.

Сарматы еще не успели как следует построить свои боевые порядки, как сколоты врубились в их ряды.

На этот раз Марсагет применил излюбленную тактику Дамаса: лучшие воины образовали ударный кулак, чем-то напоминающий клин сармат. Может, и не от хорошей жизни – для обычного массированного удара с охватом флангов сколотам просто не хватало сил, но план боя на первых порах принес Марсагету успех. Сколоты с ходу прорубили обширную просеку в плотно сбитом сарматском воинстве, где еще не все успели облачиться в доспехи. Многие знатные воины сармат пали под ударами дротиков и акинаков боевой дружины Марсагета. Особенно досталось языгам, стоящим в центре.

Не останавливаясь, Марсагет стремительным маневром развернул отряды в сторону юрты Дамаса, чтобы отсечь вождя сармат от основных сил, лишить его возможности руководить боем.

Дамас этот хитроумный ход понял сразу, но поделать ничего не мог: оставив позади траспиев и легкоконных стрелков, которые должны были сдерживать напор аорсов и роксолан, Марсагет пробивался к дружине Дамаса, окружившей своего вождя. Теперь языгам ничего другого не осталось, как сражаться против превосходящих сил противника.

Марсагет жаждал только одного – покончить с Дамасом. Смерть вождя, да еще в начале боя, считалась у сармат дурным предзнаменованием, и не у одного военачальника сарматского воинства дрогнуло сердце при виде свалки у юрты Дамаса.

Только Карзоазос был на удивление спокоен и рассудителен. Его аланы располагались в дальнем конце лагеря, поэтому успели основательно приготовиться, чтобы отбить удар сколотов. Это им удалось сделать без особых усилий – легкоконные стрелки сколотов даже не пытались сокрушить выросшую перед ними стену копейщиков-аланов; с визгом и воинским кличем они носились на своих мохноногих лошадках вокруг отряда Карзоазоса, осыпая его стрелами и дротиками.

Карзоазос какое-то время колебался, наблюдая за ходом сражения. Замысел Марсагета уничтожить Дамаса ему был понятен, но что за причина побудила всегда осторожного и дальновидного вождя сколотов вывести свои войска в степь? Ведь он наверняка знал, что несмотря на неожиданность нападения, сколоты вряд ли устоят против многочисленных сармат, в подобных случаях чувствовавших себя как рыба в воде: бой в открытой степи – родная стихия сарматского воинства.

То, что Марсагет поддался на уловку с лжеподмогой, было понятно – по здравому размышлению Карзоазос решил, что и сам поступил бы так же. Но теперь, когда и сил у Марсагета маловато, и надежд на новую помощь нет – что его толкнуло на этот безумный шаг?

Тревога закралась в душу Карзоазоса, но он не подал виду: нужно было что-то решать, и военачальник аланов, уже не колеблясь, указал мечом в сторону юрты Дамаса – именно там было наиболее слабое место в боевых построениях сармат. Разогнав легкоконных сколот-ских стрелков, аланы поскакали к юрте вождя языгов, где кипела яростная сеча.

Спартоку с его траспиями приходилось туго – обозленные донельзя упреками в трусости аорсы и тяжело вооруженные роксоланы сражались отменно. Спарток сменил уже двух коней, пали почти все его телохранители и оруженосец, но военачальник траспиев даже не помышлял об отступлении. Да и куда? – траспии дрались в окружении.

Отряд Абариса примыкал к отряду Меченого – старый опекун и учитель, соскучившись по юному сыну вождя за долгие дни разлуки, пожелал идти в бой рядом. В отряде Абариса была в основном молодежь, юные отпрыски знатных семейств сколотов, а Меченый вел в бой убеленных сединами, старых, неоднократно испытанных в боях и походах воинов.

Абарис стремился к юрте Дамаса с неменьшим запалом, чем отец. Еще были достаточно свежи воспоминания об их первой схватке во время ночного набега сколотов на вражеский лагерь, и юноша молил богов, чтобы ему удалось снова скрестить мечи с вождем языгов.

У юрты Дамаса творилось невообразимое. Языг, отменный боец, бесстрашный и опытный, рубился с такой яростью, что сколоты дрогнули и подались назад. Марсагета оттеснили в сторону, и он, видя, что добраться к Дамасу ему все равно не удастся, кромсал направо и налево свежие подкрепления, которые шли на выручку вождю языгов.

Но вот у юрты Дамаса сверкнул шлем Меченого. Старый рубака встретил достойного противника – мечи столкнулись, разлетелись; повторные удары пришлись по щитам. Вождь языгов взревел, вздыбил коня и с обеих рук опустил меч на акинак Меченого. Военачальник сколотов не смог удержать этот удар – его акинак отлетел в сторону, и Меченого тут же прикрыли телохранители. Пока ему подавали другой акинак, уже стена воинов отделяла его от Дамаса.