– И начал делать на этом подпольный бизнес.

– Увы, начал.

– Вот скотина! – не удержался я. – Неужели он всерьез считал, что сможет удержать все это в тайне?

– Перед арестом Илья Борисович клялся мне, что все годы непрестанно думал, как огласить результаты своих исследований, но не находил для этого возможности. Напортачил наш милейший профессор столько, что в любом случае ему светил немалый срок. Он вынашивал в душе идеалистические планы – сменить имя и уйти от мира в глухой сибирский монастырь (я уже говорил, насколько Григорьев стал религиозен под конец жизни), и оттуда анонимно известить научную общественность о появлении людей с целебной кровью. Слава богу, он не сделал этого – фрагранты пострадали бы от такого идиотизма неизбежно и фатально. Впрочем, вряд ли Илья Борисович выкинул бы этакий кунштюк – он был слишком привычен к комфорту. Быть грешником и ненавидеть себя было для него куда удобнее, чем перестать совершать грехи.

– И все-таки допрыгался профессор, посадили его. Скажите-ка мне, Иван Алексеевич, почему столь морально слабый тип, как Григорьев, умудрился не выдать секрет? Почему его не раскололи на дорпросах?

– Потому что я обещал освободить его из тюрьмы, если он не расскажет никому о фрагрантах.

– Даже так? Освободить?

– Именно так, не меньше. Григорьев держался на следствии отлично, врал умело и убедительно – что-что, а это он умел. К тому же его адвокат консультировался со мной по каждому вопросу. Замечу, что адвокат у Ильи Борисовича был высшего класса. Страшная судьба оказалась у профессора: ни семьи, ни любви, ни свободы. Единственное, на что осталось потратить накопленные деньги к концу его жизни – на дорогого адвоката из Москвы.

– Вы действительно смогли бы освободить Григорьева из заключения? – поинтересовался я.

– Он получил минимальный срок, этого мы добились. Дать ему условное, к сожалению, не получилось. Но шло все неплохо, и Григорьев уже готовился выйти на свободу досрочно. Он не дожил до этого трех месяцев – умер от инфаркта.

– На самом деле инфаркт?

– На самом. Вероятно, ты думаешь, что его убили? И больше того – виноват в этом лично я, потому что никто, кроме меня, не был заинтересован в его смерти?

– Так и думаю, – признался я.

– Григорьев умер сам, хотя жил в достаточно комфортных условиях – на зоне общего режима, недалеко от города, при местном здравпункте.

– И что профессора ждало, если бы его освободили? Вы убили бы его – как Мухина?

Ганс посмотрел на меня с некоторым раздражением и постучал пальцем по лбу.

– Дима, у тебя голова не в порядке. Зачем нам его освобождать, если хотим убить? Куда проще убить на зоне. Знаешь, что я хотел с ним сделать?

– Что?

– Перелить ему свою кровь и сделать подлизой. Чтобы знал, каково это – быть фрагрантом. Чтобы стал связан с нами круговой порукой, и никогда уже не проболтался.

– А сейчас бы вы такое сделали?

– Сейчас – нет, – твердо сказал Сазонов. – Тогда еще были надежды, что все подлизы становятся хорошими, переделываются в моральном плане, что лечится не только тело, но и душа. Теперь таких иллюзий нет.

– И поэтому вы убиваете неправильных подлиз?

– Бывает…

– А обычных людей?

– Обычных – нет. Мы не имеем на это права.

– Отчего же? – холодно поинтересовался я.

– Я уже говорил, что мы стараемся действовать в рамках закона.

– По-вашему, убийство Мухина – в рамках закона?!

– По законам обычных людей – нет. Но Мухин деградировал и превратился в чудовище. Нашей обязанностью было избавить общество от него.

– Чье общество – подлиз, или обычных людей?

– Общество в целом.

– Стало быть, в отношении подлиз вы наделяете себя правом казнить и миловать? – гневно воскликнул я. – Кто дал вам такое право?

– Мы действуем в интересах всех людей – не важно, фрагранты они, или нет. Сейчас люди убивают нас, но скоро это закончится. И тогда подлизы будут иметь явные преимущества перед прочими – ты не можешь с этим не согласиться. Мы придем к власти не для того, чтобы принизить обычных людей – наоборот, мы дадим им шанс на новую, более качественную и здоровую жизнь. И мы должны дать им гарантии безопасности. Опасность, как ни странно, исходит в первую очередь от нас, фрагрантов. Если я позволю остаться в живых такому выродку, как Трупак, кто-нибудь из подлиз захочет последовать его примеру.

– И что, все подлизы знают о том, что Трупака убили?

– Все.

– Жесткая у вас дисциплина, – заметил я. – Почти что военная.

– Во время войны должна существовать военная дисциплина. В будущем все станет иначе.

– И что же ждет нас в будущем? Новая диктатура?

– Никакой диктатуры – в ней не будет необходимости. Ты уже знаешь об особом отношении фрагрантов друг к другу. Если все люди станут фрагрантами, в мире не останется ни войн, ни обмана, ни жестокости.

– Вы полагаете, что все люди смогут стать фрагрантами?

– Все – нет. Но большинство сможет, и станет, – твердо сказал Ганс.

– А остальных куда? В расход?

– Разумеется нет, – Ганс глянул на меня недоуменно. – Не путай меня со Сталиным, я приверженец демократии. Думаю, большинство людей сами захотят стать фрагрантами, когда увидят, какие преимущества это дает. А те, кто не захотят… что ж, это их выбор, таких будет немного, и с каждым десятилетием все меньше и меньше – никто еще не отменял ни болезней, ни смерти. Со временем человечество изменится генетически. Людей станет меньше, но жить они будут лучше и дольше. Трудно сказать, каков срок жизни подлизы. С учетом регенерации – возможно, полторы сотни лет. А то и больше.

– Вы утопист, Иван Алексеевич! – заявил я. – Да вас просто отстреляют! Кто даст придти к власти небольшой группке мутантов, кому это нужно? Теперь я начинаю понимать мотивации Житника. Может быть, он не имеет точной информации о подлизах, но чувствует опасность, исходящую от вас – не только для его личного благополучия, но и для общего существующего жизнеустройства. Это, если хотите, сопротивление неандертальца гомо сапиенсу. Я читал, что наши обезьянистые предки вымерли не сами по себе, что неандертальцев перебили именно кроманьонцы – кремневыми топорами по волосатым башкам. Но не думаю, что неандертальцы отдавали свои жизни безропотно.

– Потому-то нам нельзя спешить, нужно действовать холодно и расчетливо. Начнем с этого города. Житник – мелкая сошка, с ним мы справимся. В масштабах страны возникнут проблемы куда сложнее…

Вот так – «в масштабах страны», и никак не меньше.

Я мог бы подумать, что передо мной находится очередной киношный маньяк, вынашивающий планы порабощения мира. Но Иван Сазонов никак не походил на маньяка – он был прагматиком до мозга костей, решал свои задачи спокойно и рационально, как опытный управленец. Наверное, из него должен получиться отличный мэр.