Дарин ждал его на обращенной к берегу стороне. На этот раз белистанец рассматривал в трубу дорогу, бегущую от города к Капитулу через лес.

— Кто это? — спросил он, не оборачиваясь.

— Я его не узнал. Друг Альдерана, наверное. Альдеран встречал его у лодки.

— И как он выглядит?

— В основном коричневым. — Гэр потер озябшие ладони. — Смуглая кожа, коричневый плащ, карие глаза. Лицо как старый ботинок, кожа такая, словно он бóльшую часть жизни провел на свежем воздухе.

— А ты смог подобраться к ним так, чтобы услышать, о чем они говорят?

— Дарин, я не подслушиваю, — мягко осадил его Гэр.

— Жаль.

Губы белистанца посинели от холода, тонкие пальцы побелели настолько, что казались костями, с которых уже ободрали плоть. Вес, который он потерял за время болезни, так и не вернулся. Дарин, кажется, похудел еще больше. Щеки запали, глаза болезненно блестели в глазницах, а на щеках алели нездоровые пятна.

— Жаль, что я не знаю, о чем они говорят, — пробормотал он.

— Может, позже мы это выясним, — сказал Гэр. — Слухи из города обычно доходят в Капитул за пару дней.

— Возможно.

— Мне нужно позавтракать. Через полчаса у меня занятие с мастером Эавином. — Потянув за веревку, Гэр поднял чердачный люк колокольни. — Дарин, ты идешь?

— Что? Ах да, да. — Белистанец сделал пару шагов к люку, но затем снова замер и обернулся на гавань. Бледные пальцы, сжимавшие подзорную трубу, прокручивали ее снова и снова.

— Дарин?

— Иду, иду. Не нуди.

Гэр позволил ему первому спуститься по ступеням. И, шагая вслед за ним, не мог не заметить, что его друг глядит на каждое окно, выходящее на Пенкруик, даже в те, обзор из которых закрывали стены Капитула. Запавшие глаза белистанца смотрели куда-то в одну точку, так пристально, словно он видел сквозь камень. Что же его так беспокоило? Что-то наверняка произошло: он даже перестал жаловаться на Ренну и ее строгость. И был сам на себя не похож.

После ужина Гэр отправился в комнату Дарина, чтобы сыграть в шахматы. Белистанец выглядел совсем плохо. Его кожа посерела, тени вокруг глаз стали еще темней и выглядели как настоящие синяки. Обычно быстро соображающий, умный игрок, теперь он смотрел на доску так, словно никогда раньше ее не видел. И играл так же, проигрывая по три партии кряду.

Вместо того чтобы начать четвертую, Гэр отодвинул доску на край стола.

— Ты сегодня не в себе. С тобой все в порядке?

— Хм-м? — Дарин заморгал. — Ах да, все в порядке. Просто я устал.

— Ренна спать не дает?

— Если бы. — Прежний Дарин сверкнул улыбкой и тут же исчез. — Я в последнее время плохо сплю, вот и все. Мне снятся странные сны.

— О чем?

— Я не могу их вспомнить. Просто просыпаюсь с ощущением, что только что видел кошмар, и не могу припомнить ни единой детали.

— А ты не думал, что стоит сказать об этом Саарону?

— Нет, все ведь в порядке. Да я и не хочу об этом говорить.

Гэр пододвинул к нему доску и начал расставлять пешки.

— Он наверняка может тебе помочь.

Дарин грохнул кулаком по столу, отчего фигурки разлетелись во все стороны. Сонная медлительность слетела с него, сменившись лихорадочной энергией. Темные глаза засверкали.

— Я не хочу об этом говорить! — прорычал он.

Гэр поерзал на стуле. Он никогда раньше не видел друга таким разъяренным.

— Да, — осторожно ответил он, — как скажешь. Давай сыграем еще одну партию?

Он собрал фигурки и снова начал расставлять их по местам.

Вспышка Дарина погасла через несколько секунд, и он присоединился к игре, но после пятого хода задремал над пешками.

— Прости, Гэр, — пробормотал он, зевая. — Кажется, я засыпаю.

— Так иди в кровать. Сыграть можно и завтра.

— Ага.

Больше ни слова не говоря, Дарин рухнул на кровать, не снимая забрызганных грязью сапог. Пара секунд, и его дыхание стало ровным и спокойным: он погрузился в глубокий сон.

Гэр вытащил одеяло из шкафа и укрыл друга, прежде чем уйти. Белистанец был совершенно на себя не похож.

* * *

Благодаря огромным медным котлам и трубопроводу Капитула глубокая ванна Айши была наполнена до краев. В воздухе висел густой пар, приправленный ароматом бергамотового масла.

— Эстер выглядит как идеал сельской женушки, а вот разумом ее можно камни дробить.

Гэр помассировал виски, пытаясь прогнать призрак головной боли. У него было сложное занятие с почтенной мастерицей, наверное, самое сложное из всех, что были до сих пор, — работа с медленной, глубинной Песнью земли. Он оказался единственным из двенадцати учеников класса, кто смог угнаться за Эстер в первый час, но, дорогая Богиня, как же дорого ему это далось!

— Она меня пугает до дрожи в коленках, — призналась Айша, выжимая воду из чистой салфетки. — Когда я рядом с ней, у меня всегда такое чувство, что она вот-вот перебросит меня через колено и отшлепает по заднице. Закрой глаза. — Она положила салфетку Гэру на лицо.

Он лежал на спине, наслаждаясь обволакивающим теплом.

— Ох, как здорово! Личная ванная, главная привилегия цивилизованного общества. — Он вздохнул. — И никаких обмылков с прилипшим к ним чужим пупочным войлоком. Блаженство!

Айша рассмеялась.

— А как насчет моего пупочного войлока?

— Против твоего я ничего не имею. У меня проблема с чужим.

Гэр уронил остывшую салфетку в воду и посмотрел на нее. Айша сидела у него за спиной, обхватив его ногами; голова Гэра лежала у нее на плече. Смуглая кожа покрылась росой от пара, волосы сбились в мягкие иголки, как кошачья шерсть под дождем.

— А что, у девушек тоже бывает пупочный войлок?

— Я думала, это чисто мужское явление, связанное с излишком волосяного покрова и привычкой чесаться. Подожди, сейчас найду мужчину и быстро проверю.

— Я оскорблен.

— Ну, у тебя ведь нет излишка волосяного покрова. — Айша погладила леанца по груди, подкрепляя свои слова лаской. — И я не припомню, чтобы ты чесался. — Ее руки нырнули в воду. — Хотя по всем остальным статьям ты мужчина по определению.

Гэр закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями. Они до сих пор сохранили способность завораживать его, сейчас даже больше, чем прежде. Не важно, было ли это случайное касание рук, одновременно потянувшихся к чайнику, или более интимная ласка, — любое прикосновение к ее коже отзывалось звоном в его нервных окончаниях. Вот как сейчас, когда между ними была только вода, мурашки удовольствия бежали по коже от любого контакта, как рябь бежит по воде от любого брошенного камешка.