– Ральф, – позвал Ричард помощника.

Не вставая с облюбованного сундука, барон обернулся и, поймав взгляд главаря, проговорил:

– Все, что вы услышите, независимо от вашего решения, для остальных должно остаться тайной. Если кто-то сомневается, что сможет хранить молчание, пускай уйдет сейчас.

Никто не шелохнулся. Адсон тупо разглядывал изрядно потертые носки собственных сапог, решая, когда попросить обновку: сегодня вечером или завтра утром. Позерский жест барона – уйти или хранить молчание, – обращенный вроде бы ко всем, на самом деле предназначался двоим: Кирку и Вернону, каторжанам, за кем стояли реальные силы и кто действительно мог с Ричардом спорить.

– Ну что ж, выбор сделан, – подвел Ральф черту.

Скупые кивки вполне его устроили, и он энергично продолжил:

– Большинство из нас имеет пожизненные сроки, что мало отличается от смертного приговора. Глупо надеяться на милость короля. Пока жив Конрад, он не изменит принципам и не допустит, чтобы его враги разгуливали на свободе. Еще глупее покорно тянуть лямку рудокопа – рано или поздно сожрет какой-нибудь монстр, – барон покосился в сторону Ричарда, – или завалит в штреке. Любой может заболеть, получить в бок заточку, да мало ли что произойдет в этом проклятом богами и людьми месте!

– Это точно, – поддакнул Тор. Высокий, широкоплечий, обожающий хорошо поесть, он даже на каторге умудрился сохранить свой великолепный, выпирающий из-под куртки живот.

– У нас было все…

– Говори по делу, – перебил Ральфа громила с татуированным, бритым наголо черепом.

Хриплый, грассирующий голос, принадлежащий Вернону, Адсон узнал бы из тысячи, из десятка тысяч голосов. Застарелая травма гортани не позволяла Вернону говорить громко, но от этого произнесенные им слова не становились легковеснее.

Барон встретился глазами с Ричардом и, вероятно прочитав в них молчаливое согласие, перешел к делу:

– Глупо тянуть срок-без-конца, если есть возможность все изменить.

– Предлагаешь поднять бунт? – усмехнулся Кирк.

Барон неприязненно посмотрел на бывшего генерала. Элайн Кирк был человеком с очень непростой судьбой. Выходец из низов, отважный воин, он сумел дослужиться до генерала и покрыть себя неувядающей славой. Однако Провидение непредсказуемо, и то, что блестящего военачальника в один «прекрасный» день лишили всех привилегий и отправили на каторгу, стало еще одним тому доказательством.

– Почему же бунт? – делано оскорбился барон. – Восстание, мой генерал, восстание.

– Как ни назови, а смысл одинаковый – вооруженное посягательство на законную власть с целью ее ниспровержения, – продекламировал Кирк строки кодекса.

– Считаешь себя самым умным? – Ральф сжал кулаки.

Генерал неопределенно пожал плечами и замолчал.

– Элайн, я рассчитывал на тебя, – вмешался Ричард. – Ты хотя бы понимаешь, что мы не кучка бунтовщиков, затеявших беспорядки? У нас другая миссия – избавить Артуан от Конрада.

– И как ты себе это представляешь? – Опальный генерал выглядел удивленным. – Допустим, тебе удастся перебить стражников и арестовать Гердта Де Йонга. Я даже допускаю, что ты расправишься с ополчением Гийома. Но ставить себя новым Мессией, по-моему, глупо. С чего ты взял, что за бунтовщиками пойдет народ?

– Ты прав, – согласился Ричард, – простому люду нет разницы, кто на троне. Чего не скажешь про окружение короля. Многие лорды недовольны правлением Конрада. Барон подтвердит, – Ричард кивнул в сторону Ральфа. – Среди них мы найдем немало союзников.

– Это так, – поспешил заверить бывший вельможа.

– Чтобы расположить к себе простой люд, нужно прекратить войну, договориться с правителями Сотсенда и Айлана, уступив им незначительные территории, – стал объяснять генералу Ричард. – Неплохо бы поменять закон о налогах, чтобы у крестьян появился стимул вырастить больше, как это было во времена правления Гильдеберта. Я не вижу ни одной проблемы, которую не смог бы решить, – твердо пообещал Ричард. Лицо его раскраснелось, глаза переплелись сетью багровых прожилок.

– Как только ты отдашь земли, короли-иноземцы потребуют еще, – возразил Кирк. – А потом еще. И так до бесконечности. Достаточно один раз дать слабину. К новым налогам люди привыкнут и со временем станут воспринимать их как непосильные. Да и вельможи не слишком обрадуются таким новшествам! Все вернется на прежние места, – усмехнулся генерал. – А насчет королевского окружения, недовольного правителем… – Кирк сделал паузу, – я не стал бы на них рассчитывать. Когда-то я думал, что нет в мире силы, способной встать между мной и моими воинами. Время доказало обратное.

– Кирк, ответь прямо, ты с нами или нет? – гневно спросил Ричард.

– Мое тщеславие умерло в день, когда меня бросили в тюрьму.

– Хорошо, – неожиданно уступил Ричард. – Ты можешь поступать как тебе заблагорассудится. Тебя и твоих людей никто не тронет. Но не вздумай вставать у меня на пути, – предостерег он генерала.

Раздосадованный отказом, Ричард обратился к Вернону:

– А что скажешь ты?

– Будет много смертей. Человеческая жизнь священна, Ричард, ты забыл об этом, – осуждающе произнес Вернон.

– Придумай что-нибудь новое. Это мы уже слышали, – скривился Ральф.

– Лучше десять раз повторить прописную истину, чем один раз изречь многозначительную чушь, – невозмутимо возразил Вернон.

– Ты не пойдешь с нами? – едва сдерживая гнев, спросил Ричард.

– Я не поведу моих людей на верную смерть. У нас другое предназначение.

– Ты горько об этом пожалеешь, – как приговор, прозвучали слова Ричарда. – Можете идти, – произнес он в повисшей тишине, обращаясь к Вернону и Кирку. – Уходите, убирайтесь с моих глаз.

Два каторжника без возражений покинули лачугу. Сразу стало свободнее. Ричард подсел к Адсону.

– Гадаешь, зачем позвал? – спросил он рудокопа.

Адсон кивнул, мысленно готовясь к самому худшему.

– Нам понадобится человек, который хорошо знает Солин, человек, способный рассказать его жителям, что мы не желаем им зла. Я раздам беднякам все золото Де Йонга, – пообещал Ричард воодушевленно. – Тебе необходимо убедить их занять нашу сторону. Справишься?

– Сделаю все, что в моих силах, – согласился Адсон, надеясь, что к началу заварушки уже покинет остров.

– Я не сомневался в тебе! – В голосе Ричарда звучала признательность.

Адсон попытался изобразить на лице преданность, и это бы ему удалось, если бы не проснувшиеся так некстати угрызения совести. В результате чего гримаса получилась вымученной, если не сказать больше – откровенно страдальческой.

– Вы кое-что упустили, – вдруг произнес Морт. – В лагере есть человек, способный, если не помешать, то весьма осложнить нам жизнь.