Однажды вечером вошел Соколли с мечом на боку. Отбросив назад алый плащ, поприветствовал султана. У визиря были вести, не особенно важные, но касающиеся лично Сулеймана. На левом фланге двигавшейся армии произошла мелкая стычка, в результате которой погиб человек, известный Сулейману, его первый камергер.

Это случилось у Сигетвара, близ крепости, расположенной у реки. Она была захвачена и удерживалась дерзким военачальником Габсбургов по имени Николас Зриньи. По правде, это было не более чем ничтожное происшествие.

Сулейман кивнул, дав понять, что учел сообщение. Но вскоре отпустил бородатого чтеца, молчаливого слугу-подростка и сказал сераскеру:

— Мы идем к Сигетвару.

Соколли подумал над повелением султана. Маршрут движения турецкой армии пролегал севернее Сигетвара в направлении места, где армия Габсбургов, нарушив мирное соглашение, вторглась на территорию, подвластную молодому Янушу Сигизмунду. Дальше к северу австрийская армия находилась в Эрлау, в Карпатских горах. У сераскера были все основания полагать, что изменение маршрута невыгодно туркам, поскольку татары и азиатские всадники находились далеко по обоим флангам. Он возразил:

— Сигетвар, как султан знает, небольшой участок суши, окруженный водой. Там расположена сильно укрепленная крепость. Зачем нам довольствоваться малым, когда мы можем реализовать большую цель?

Однако Сулейман решил, что посещение этого места не принесет большого вреда.

— Этот Зриньи считается храбрецом, — пробормотал Соколли.

Те, защитники Мальты, мощной крепости, окруженной водой, тоже были храбрецами. Тогда, да и в любое другое время, Сулеймана мало интересовала военная стратегия. Его больше поразило сходство Сигетвара с Мальтой. Уж он-то не осрамится там.

— Завтра я поеду в моем паланкине по дороге на запад, в Сигетвар. Позаботься обо всем другом, — повелел он сераскеру.

Соколли дернулся, словно от прикосновения холодного клинка. В его сознании промелькнули десятки причин, по которым не следовало уводить многотысячную армию с основного маршрута ради какой-то каменной кладки посреди воды. Едва сераскер раскрыл рот, чтобы это сказать, как Сулейман задумчиво произнес:

— Мехмет Соколли, я желаю ехать именно в Сигетвар.

Тон султана, более чем произнесенные им слова, остановил сераскера. Казалось, повелитель говорил: «Я знаю, брат, что смена маршрута нецелесообразна и ты сможешь привести блестящие доводы против нее, но я не желаю их слушать». Мгновение Соколли раздумывал, не свихнулся ли султан на самом деле, как многие утверждали. Ведь он определенно совершал действия вопреки собственной пользе…

— Слушаюсь, — откликнулся Соколли, склонив голову. — Но будет лучше, если вы поедете в лодке, а не в паланкине. Прибыли галеры из Карадениза (Черное море), и вы сможете проделать весь путь до Сигетвара по воде.

В этом Соколли был уверен, потому что значительную часть жизни прожил у реки, к западу от которой располагались горы.

Когда сераскер вышел отдать необходимые распоряжения, в шатер вновь вошел чтец Корана, возвысив голос:

— Воистину, ты не можешь не наставлять того, кого желаешь наставлять, Аллах же наставляет кого угодно.

Откинувшись на подушки, Сулейман ощутил, что на него давит груз сомнений. Сорок шесть лет он решает за людей, чего им делать, а что не делать… Возможно, с его стороны было глупо велеть им уничтожить музыкальные инструменты, особенно флейты, музыка которых доставляла ему столько удовольствия.., из-за того, что такое удовольствие могло быть неугодным Аллаху. Но мог ли быть в этом уверен даже Ибн-Сауд?

* * *

Корабль, который ему предложили для перемещения по реке Драве, был легкой яхтой, празднично сияющей позолотой корпуса и полумесяца на мачте. Лежа под плотным балдахином, Сулейман смотрел через отверстия для глаз на берега. Слева, где высились горы, к реке достаточно близко подходила дорога и было видно, что на ней делается.

Несколько волов тащили большую осадную пушку. Животные двигались медленнее, чем яхта против течения. Султану объяснили, что это пушка «Кацианер», названная по имени австрийского генерала, который бежал из своей страны, чтобы укрыться среди подданных Османской империи.

Сулейман улыбнулся сообщению, призванному его развеселить. Он подумал, что бы сделали с ним годы, если бы не было необходимости переправлять через моря пушки, порох или корабли.

На камне у реки сидел янычар, свесив босую ногу в холодную воду. Очевидно, он поранил ступню и теперь промывал рану. Но все внимание парня занимала флейта, на которой он играл. Ее жалобная мелодия плыла над чуть взъерошенной поверхностью реки.

Заметив позолоченную яхту, солдат сделал рукой козырек над глазами, чтобы лучше ее разглядеть. Казалось, зрелище его удовлетворило, поскольку он стал более усердно дуть во флейту, болтая в воде ногой.

Сулейман наблюдал за жизнью на берегу, пока яхта не вошла в тень от обступивших реку гор. Яркий свет вокруг него перешел в сумрак, как будто с неба опустился занавес.

* * *

Паланкин султана поднесли к беседке, приготовленной для него на возвышенности, с которой просматривался Сигетвар. Появился ага янычар. Он попросил Сулеймана позволить ему разведать, что находится впереди, внизу за возвышенностью.

Через боковую смотровую щель султан видел живописную долину, по которой вилась дорога. По мосту она пересекала ров, наполненный водой, и подходила к городку с серыми зданиями и крышами из красной черепицы. Над крышами возвышался замок весьма необычного вида.

Башня крепости Сигетвар была задрапирована алой тканью. Пока Сулейман глядел на нее вместе с обступившими его всадниками, цитадель вспыхнула ярким цветом. От нее отражались солнечные лучи. Всадники объяснили, что христиане приделали к башне крепости металлические пластины, которые сияют как солнце. Крепость выглядела нарядной и праздничной.

Из цитадели прогрохотал одиночный пушечный выстрел, дым от которого медленно плыл в ярких лучах света.

— Аллах свидетель, салют, — проворчал ага рядом с султаном.

Так Николас Зриньи из Сигетвара салютовал Сулейману, который обрек его и город на уничтожение. Интересно, подумал Сулейман, крепость на Мальте была тоже так задрапирована, а на горных вершинах в Черногории реяли знамена? У этих христиан есть какой-то внутренний стержень, какое-то стремление посмеяться над судьбой. Этого султан никак не мог понять, хотя и пытался…

* * *

Через двадцать четыре дня сераскер Соколли вошел в спальные покои павильона, который Сулейман больше не покидал. Это случилось как раз в памятный для султана день, день славы. Именно в этот день он принял капитуляцию Белграда, направился к очередной победе у Мохача и затем прибыл в Буду. В этот день штурм массивных стен крепости Сигетвар был особенно неистовым. Он продолжался до темноты, потому что турецкие военачальники хотели до заката доложить Сулейману о падении крепости — хотели преподнести это семидесятидвухлетнему повелителю в качестве подарка.