Пока Бетти столь странным манером разливала чай, Кейн повернулся ко мне и шепнул:

— Я разбит. Разбит, Брэм… мои нервы… мои страхи. Я не владею собой!

Да уж, о мешках с кровью ему лучше не рассказывать.

Наконец, после того как надушенная служанка, подав холодный чай и черствые кексы, удалилась, Кейн обратился к нашей хозяйке со словами:

— Сперанца, я прошу прощения, от всей души прошу прощения. И конечно, вы оба правы. Мы должны действовать… Говорите, пожалуйста.

Некоторое время Сперанца орлиным взором смотрела на нас поверх сколотого края своей чашки, продолжая маленькими глоточками потягивать чай. Потом медленно, очень медленно поставила чашку на блюдце и произнесла:

— Я лишь хочу сказать, господа, раз уж мы лишены удовольствия пообщаться с Тамблти — мы ведь не можем даже его найти, — не стоит ли нам подумать о возможности связаться с тем, кем он одержим? Может быть, он откликнется? Ведь американец — лишь инструмент этого… Как там его зовут, мистер Стокер?

— Сет, — машинально ответил я, хотя идея от меня ускользала.

— Вот-вот, — кивнула Сперанца — Думаю, следует признать: даже если нам удастся найти Тамблти, нам… хм… Я очень сомневаюсь, чтобы нам удалось его урезонить, отвратить от злодеяний. У него, в конце-то концов, не навязчивее пристрастие к картам или скачкам, a мания убийства! Он одержим демоном. И эта одержимость выглядит полной, да?

Мы с Кейном согласились, поскольку никаких признаков ее неполноты не видели.

— А раз так, я предлагаю следующее: давайте призовем самого демона, обратимся к Сету и, таким образом, посеем семена раздора.

— Ага, то есть такой раздор сделает одержимость неполной, — неожиданно догадался я.

— Вот именно, — удовлетворенно произнесла Сперанца.

— А потом, наверно, надо будет передать их обоих в руки священника? — с надеждой предположил Кейн.

— Боюсь, что на это рассчитывать не приходится — момент упущен. Даже мой католический патер не сможет провести ритуал изгнания демона из Тамблти, а любой другой просто сообщит обо всем властям.

— Вот кого нам не надо, так это властей, — буркнул Кейн, хотя это было излишне.

И тогда Сперанца заявила, что для посрамления одержимости мы должны сами проложить проход, своего рода Дорогу Действий.

— Однако, если они, человек и демон, соединены, как сейчас, боюсь, ни один план не принесет пользы. С другой стороны, если мы сумеем сделать эту связь неполной, возможно…

— В любом случае попытаться стоит, — с восторгом заявил я, хотя тут же, поумерив свой пыл, добавил: — Но как?

— Я скажу вам как, — сказала Сперанца, взяв со стола книгу.

Она уже собралась читать вслух, когда Кейн спросил, что у нее за источник.

— Моим источником, мистер Кейн, являюсь я сама.

Так оно и было, ибо она держала в руках «Легенды, предания и суеверия».

— Хотя тиражи у меня, может быть, и поменьше, чем у вас, но читатели имеются, такие же внимательные и преданные.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, Сперанца. И еще раз прошу прощения за…

— И такие читатели…

Она открыла книгу, но, пошарив на груди и в высокой прическе, так и не нашла очков, а потому была вынуждена положиться на память.

— …такие читатели обнаружат, что я соединила восточные изыскания сэра Уильяма с моими собственными, ирландскими, и пришла к определенным выводам. В частности, к заключению, что ирландский распевный плач «У-лю-лю», несомненно, происходит от древнеегипетского «Хай-лу-лу».

После чего она произвела практическое сравнение двух распевов, столь долгое и громкое, что даже глуховатая Бетти всполошилась и просунула в дверь голову.

— Мэм, вы никак колокольчик уронили.

— Прости меня, дорогая. Я призывала богов, а не тебя.

Этого объяснения оказалось достаточно, чтобы Бетти без лишних слов удалилась, однако меня вокальные опыты Сперанцы заинтересовали куда больше, чем служанку.

— Ведь это погребальное ирландское песнопение?

— Точно. Так же как и египетское.

— Но мы то не бога собираемся призывать, — сказал Кейн, — а демона.

— Поэтому, — пояснила Сперанца, — нам следует исполнить обряд запретным способом. Объясню поподробнее: с незапамятных времен известно, что погребальные песнопения — плачи, как называем их мы, ирландцы, — ни в коем случае нельзя исполнять сразу после погребения, ибо они смущают богов и делают их глухими к призывам отошедшей души.

— Вот как… Продолжайте, пожалуйста.

Мне очень хотелось понять, к чему Сперанца клонит.

— Делать так, — сказала она, — значит рисковать призвать демона вместо бога.

— Вы хотите сказать, — проворчал Кейн, — что это ваше «хай-лу-лу» позволит вызвать Сета?

— Я хочу сказать, мистер Кейн, что нам следует попытаться предпринять хоть что-нибудь, пока ваш американец не умудрился вырвать сердце еще у одной женщины из Уайтчепела, что он, несомненно, сделает, и не принес его сюда, мистеру Стокеру для взвешивания.

Да уж, лучше это предотвратить.

— Попробуем, — согласился Кейн.

И мы выслушали тезисы плана Сперанцы.

Взяв верхнюю газету из стопки у ее ног, Сперанца покосилась на дату и сказала:

— Сегодня у нас одиннадцатое. Миссис Чепмен похоронят на кладбище Манор-Парк в эту пятницу, четырнадцатого числа. Предлагаю присутствовать. А после того как все разойдутся, я призову Сета.

— И что именно, — осведомился Кейн, — вы ему скажете, если он появится?

— А вот это, джентльмены, вопрос, на обдумывание которого у нас есть четыре дня. Поразмыслим.

Так мы и сделали.

Пятница, 14 сентября

Пока я еще в театре, краду пару минут, чтобы сделать записи, ибо скоро я спущусь вниз, встречусь с Кейном и на самом быстром кебе отправлюсь домой. Время идет, близится полночь, а завтрашний день обещает быть нелегким.

Мне было над чем поразмыслить. Что, например, ответить Генри Ирвингу, если он спросит — а он непременно спросит, — почему я чувствую себя более обязанным какой-то покойной шлюхе, чем ему? Ведь мое место здесь, в «Лицеуме», где идут репетиции «Джекила и Хайда», а никак не среди тех, кто провожает в последний путь убиенную миссис Чепмен.

Нужный ответ я подготовил заблаговременно, упросив Стивенсона прийти в театр сегодня, ибо Г. И. по сути своей — игривый щенок, и чтобы он забыл обо мне, ему нужно дать мячик больше и поярче.

Занятый обхаживанием знаменитого писателя (на заметку: послать Стивенсону бутылку хорошего выдержанного виски), Генри и думать обо мне забыл. Таким образом, я получил возможность ускользнуть, чтобы, как было задумано, отправиться со Сперанцей и Кейном на похороны миссис Чепмен. Правда, наша встреча произошла позднее запланированного времени, поскольку накануне вечером один знакомый газетчик проинформировал Кейна о том, что погребение состоится позже назначенных десяти утра, ближе к полудню, чтобы дать возможность сфотографировать глазные яблоки покойной.[209]