– А с чего ты взяла, что я туда собираюсь? – сделал вид, что удивился, Стас и отключил телефон.

Когда они уже приехали в Главк и шли по лестнице, позвонила жена Орлова, тоже вся на нервах:

– У тебя совесть есть?

– Нет, борщом смыло, – ответил Петр Николаевич и тоже отключил телефон.

Итак, ответный ход ими был сделан, очередь за женами.

– А если Савельевы не оставят нас на эту ночь у себя? – задумался Стас.

– У меня в кабинете на диване переночуем, – отмахнулся Петр Николаевич. – Или у Левы ключи возьмем и к нему поедем. Но Лика оставит! Да-а‑а! Мудрая женщина! Повезло Степану!

Для начала Стас почерком Гурова – а они за время службы изучили почерки друг друга так, что и сами не смогли бы отличить, кто что писал, – составил заявление о том, что его, то есть Гурова, жена Мария Строева ушла из дома в воскресенье и пропала. Орлов тут же подал в розыск еще и ее. Потом, забрав подписанные Орловым поручения, Крячко поехал в ЧОП «Юлиан», а Петр Николаевич вызвал эксперта и отдал ему удостоверения, чтобы выяснили, чьей они работы. Протоколы обысков задержанных чоповцев заставили его громко присвистнуть – он на свою генеральскую зарплату со всеми надбавками не мог себе позволить того, чем были забиты квартиры этих простых охранников, что наводило на серьезные размышления. Но, к сожалению, пальчики задержанных ни по каким базам не проходили, документы были в порядке, а их боевое прошлое могло бы вызвать восхищение, если не знать о сомнительном настоящем. Орлов запросил в архиве суда уголовные дела Ольшевского, а потом «сел на телефон» – надо же было узнать, по каким еще делам тот проходил.

Степан для начала заехал к себе на работу, чтобы узнать, как обстоят дела с телефонами Усова. Надежд на то, что номера собеседников покойного дадут что-то стоящее, не было практически никаких – те, кто так оперативно зачищает опасных для себя свидетелей, следов не оставляют. И предчувствия его не обманули! Последний звонок Усова со стационарного телефона был сделан на мобильник с неавторизованной симкой, причем со своего сотового покойный звонил на него постоянно. Облом-с!

Озадачив технарей поисками женщины, выехавшей из Москвы с двумя детьми в период с 20 часов понедельника по 12 часов вторника неизвестно куда, к тому же неизвестным видом транспорта, Савельев получил в ответ стон утробный и скрежет зубовный – это сколько же всего перелопатить придется, но был непреклонен. Оттуда он заглянул к аналитикам, где попросил найти все, что только возможно, на Ольшевского. Потом вручил двум парням по фотографии Усова и отправил их по артистическим агентствам Москвы с четким приказом без положительного результата не возвращаться.

С Томой Шах-и‑Мат у Степана не заладилось. Созвонившись с ней и договорившись о встрече, он рассчитывал быстро все решить, да не тут-то было!

– Гурову надо, пусть сам и приезжает, – отрезала она.

– Да не больно-то он хочет с тобой разговаривать. Что ж ты ему такое сказанула?

– Наши дела. Сами разберемся. Чай, не один год знакомы. А теперь ступай с богом!

Пришлось Савельеву идти обходным путем: он позвонил тем уголовникам, с которыми беседовал накануне, встретился с ними и попросил связаться с их шефом, пустив в ход всю силу убеждения, выраженную на самой изысканной уголовной «фене». Мужики внимали ему с восторгом, а потом один из них сказал:

– Ну, ты и мастер! Приятно послушать! Ладно! Исключительно из уважения! – и позвонил Жеребцову: – Конь! Тут один фраерок приблатненный, что у Гурова на подхвате, Шурганом кличут, с тобой побазарить хочет. Говорит, тема есть, – и передал телефон Савельеву.

– Ты что, с Гуровым по корешам? – спросил Жеребцов.

– Должен я ему – он мне отца нашел, – объяснил Степан. – А долги свои я плачу честно.

– Ну, долг – это святое. Так чего ему надо?

– Понимаете, братва взяла мужика, который снимал то, что не надо было снимать, но не для себя, а по чьему-то поручению. Потом эту запись выложили в Интернет, чтобы подставить Гурова.

– Это где его бабе Цезарь ручки целует, а остальные цветами заваливают? – хмыкнул Конь, и Савельев подтвердил. – Ну, за такое из ментовки на раз-два вылететь можно!

– Эту запись быстро убрали, но сам факт ее появления говорит о том, что Гурова хотели подставить. Он считает, что это съемка и покушение на Болотина – звенья одной цепи, что за этим стоят одни и те же люди. Ему нужен этот мужчина, чтобы узнать, кто именно поручил ему вести съемку.

– Ну, если это связано с Петровичем… Ладно! Жди!

Ждать пришлось не меньше часа. Чтобы скоротать время, Степан и уголовники устроились в их машине и резались в очко. Выигрывал, естественно, Савельев, а те, как ни старались, так и не могли понять, как у него это получается. Наконец Конь позвонил, и голос у него был недовольный:

– В общем, так. Мужика того… Ну, халдея, что снимал… Нашли в понедельник утром. Он так перетрухал, что сразу все вылепил. Помяли его, но не сильно, для порядка – человек же подневольный, а потом отпустили, не стали грех на душу брать. Тот хмырь, что от его хозяина приходил, имя свое не называл, просто привет передал и попросил помочь, заплатил, само собой. Имя хозяина – Валентин Иванович Плотников, гэбэшник, полковник. Сунулись к нему, а он, оказывается, три месяца назад как помер. А халдея зовут Семен Борисович Макаров. Думаю, вы его теперь сами найдете.

От всей души поблагодарив Жеребцова, Савельев поехал на работу, где дал своим ребятам еще два задания: выяснить все, что возможно, о Плотникове и найти хоть из-под земли Макарова. Сам же, захватив с собой пару парней, отправился на квартиру Строевой – авось чего и найдется.

А в это время Гуров и Лика ехали на машине Льва в деревню, в дом двоюродного брата Садовникова. Поскольку машина была его, то и за рулем сидел, естественно, Гуров, потому что ему, во‑первых, не хотелось второй раз участвовать в гонках, а во‑вторых, его старенькая машина таких испытаний просто не выдержала бы.

– А как вы с Садовниковым умудрились рыбу сжечь? – спросила Лика, чтобы за разговором как-то скоротать время.

– Это Ильич еще служил. Уговорил он меня с ним туда поехать, красота, мол, там необыкновенная. Ну, приехали мы в пятницу вечером, поужинали и спать легли. До сих пор тех комаров помню, гул в комнате от них такой стоял, словно самолет рядом летит. И здоровущие, как цапнет, так мигом проснешься. А Костян решил нас рыбкой побаловать. Встал ни свет ни заря и на речку пошел. Просыпаемся мы, а он уже рыбу чистит. Посыпал ее приправами разными, в листья хрена завернул каждую отдельно и на решетку над углями положил. Велел нам за рыбой следить, а сам пошел прилечь. А мы с Ильичом о ней забыли. Спохватились только тогда, когда сосед из-за забора крикнул, что у нас что-то горит – ветер в его сторону был. Кинулись мы, а от рыбы ничего уже не осталось. Ох и ругался Костян! Пришлось нам у мальчишек рыбу покупать, самим чистить и самим готовить, а он потом еще и критиковал: то ему не так, это ему не эдак!