- Тужься! - снова командовала медсестра. 

Аленка схватила мою ладонь, провела ею по своему лицу и… впилась в нее зубами! 

Мы заорали вместе. Аленка - громко, протяжно. Я - стиснув зубы. 

И тут к нашему крику присоединился еще один - тонкий, пронзительный, как будто пищит голосистый котенок. 

Я увидел в руках врача красное, мокрое, кричащее существо. 

- У вас мальчик! - произнес он. 

Комната поплыла у меня перед глазами. Мальчик… Сын… Он родился. Вот он, передо мной. Это он и есть!  

Что за вонь? 

Оказывается, вторая медсестра поднесла к моему носу ватку с нашатырем. Я дернулся. Комната больше не плыла. 

- Обмороки нам сейчас ни к чему, - ласково проговорила она. 

- Я не собирался падать в обморок! 

- Вот и хорошо. 

- Мирон, - Аленка сжимала мою ладонь. 

Она улыбалась, по ее щекам катились крупные слезы. Я бросился ее обнимать, целовать, а она все время смотрела туда, где медсестра проделывала какие-то манипуляции с нашим сыном. Боже, как это странно и непривычно звучит! 

Потом она подошла к нам, с ребенком на руках, положила его Аленке на живот. Я смотрел на него с некоторой опаской. 

Розовое сморщенное личико, зажмуренные глазки,  крошечные ручки, сжатые в кулачки. Это вообще настоящий человек? 

Это мой сын! 

Я говорю это себе снова и снова, но, кажется, по-настоящему до меня не доходит… 

***

Алена

Это было ужасно. Я даже не представляла, что будет настолько больно. Но я готова пройти через это снова. Ради этого чуда, которое сейчас лежит у моей груди. 

Наш сын впервые поел! Взял грудь, зачмокал, жадно и блаженно. 

- Какой молодец, - похвалила медсестра. - Сразу взял грудь. 

- Весь в меня, - ляпнул Мирон. 

Он уже выглядел не таким растерянным, как в родовой палате. Честно говоря, мне было его жалко. Я даже хотела его прогнать, чтобы он не мучился. Но он ни в какую не соглашался. 

Да и я, на самом деле, не хотела, чтобы он уходил. Держаться за его руку в такой важный момент очень много для меня значило. Мы вместе прошли через это! 

И теперь вместе обнимаем нашего сына. 

- Марк? - спросила я. 

- Ну посмотри на него. Какой же это Марк? Это вылитый Егор! Егорка…

Мы давно спорили об имени. Я настаивала на своем, но и Мирон не уступал. Но сейчас, когда он нежно и ласково произнес: “Егорка”, я вдруг поняла, что именно так зовут нашего сына. 

- Егорка, - повторила я, пробуя имя на вкус. - Подходит! 

- Егор Миронович, не хотите ли ко мне на ручки? 

Мирон осторожно, поддерживая головку, как учили на курсах, взял Егора. Прижал к себе, к самому сердцу. Сел рядом со мной. 

- Не могу поверить, что он настоящий, - прошептал он. 

- Как покакает, сразу поверите, - прокомментировала ситуацию заглянувшая в палату медсестра. - У вас все в порядке? 

- Да, все хорошо, - отозвалась я. 

Все очень-очень хорошо! 

И пусть у меня руки дрожат от слабости, и я чувствую себя так, как будто меня сначала вывернули наизнанку, а потом обратно. И при этом не все встало на свои места... 

Все равно я сейчас - самый счастливый человек на свете. 

- Это наш сын, - повторил Мирон. - Егорка. Я… я очень его люблю! 

Голос Мирона дрогнул. Кажется, мой суровый муж расчувствовался. 

- И тебя люблю! 

Мирон взял меня за руку. Я увидела в его глазах слезы. 

- Только не говори никому! - прошептал он. 

- Что ты нас любишь? 

- Что я разревелся, как девчонка! 

-  А ты не говори никому, что я отказывалась рожать. 

- Договорились. Будем хранить наши секреты. 

- Но наш главный секрет все уже знают, - заявила я. 

- Какой секрет? 

- Мы с тобой - два сапога пара. Два чокнутых сапога. 

- Три сапога, вообще-то, - возразил Мирон. 

- Точно…

Он уложил Егорку рядом со мной, сам тоже пристроился рядом, положив голову на подушку. Он обнял нас, закрыл своей большой сильной рукой.  

Как хорошо. Как спокойно. 

Теперь я знаю, как ощущается абсолютное счастье...

Конец!