затем грубая ругань. Из колонок, вывешенных по краям лицевой стороны Дома молодежи и по бокам примыкающей к нему сцены, разлилась поп-музыка, как бы призывая людей к веселью. Однако большинство присутствующих, преимущественно людей среднего возраста и старше, начали расходиться по своим делам.

– Пойдемте, – сказал Максим, и все восьмеро неторопливым шагом направились в юго-восточную, наименее людную в любое время суток и года часть города.

Игнатий, намеренно последним примкнувший к идущим, с вожделением задержал взгляд на худеньких ножках Наташи, обтянутых темными джинсами, и ее пятой точке, но лишь на самую малость, чтобы не быть замеченным и обвиненным в невесть чем похабном.

Они вышли на главную улицу, свернув влево, молча (время от времени только кто-нибудь откашливался или тяжело вздыхал) прошествовали мимо нескольких жилых домов и магазинов, мимо перекрестка, новой порции жилых домов, но уже частных. По самодельному мостку пересекли сточную канаву, оказавшись на узенькой тропинке, петляющей между двумя двухэтажными деревянными жилыми корпусами, и, сойдя с нее, остановились под небольшой ивой. Место это они выбрали неспроста. Во-первых, мизерный участок давно стал неофициальной точкой перекура, где ежедневно люди могли ненадолго уединиться, чтобы, никому не мешая, по-быстрому прикончить одну-другую сигарету, выпить банку-две пива или коктейля или просто поболтать с друзьями о том да о сем, оттягивая момент расхождения по домам. А во-вторых, тропинка служила кратким путем между главной улицей и Фрунзе.

Сначала все как по команде смотрели туда, где должно простираться поле (но с их точки обзор закрывали жилые дома и забор), ведущее к тому самому заброшенному дому. А потом шестеро просто стояли в ожидании начального слова от Валерии или Максима. И первая, осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, не слышно приближающихся чьих-либо голосов, заговорила, смотря в глаза то одному, то другому:

– Той ночью мы пообещали друг другу, что будем молчать. Все сдержали обещание? Лично я – да.

– Я тоже, – ответил первым ее бойфренд – твердо, ни секунды не раздумывая, честно.

– Да, – одновременно ответили Антон с Лизой.

Оставшиеся повторили то же слово. А потом Марина, чуть погодя, добавила:

– Если бы хоть один из нас проговорился, нам бы давно пришлось иметь дело с полицией.

– Она права, – согласно кивнул Арсений. – Кому ни растрезвонь – информация вирусом расползется по пирамидальной схеме. И если это случится, очень скоро из нас будут выбивать показания. А раз нас до сих пор никто не тронул, стало быть, никому ничего не известно. Но что мы будем делать дальше? – Наклонившись, он ладонью почерпнул горсть снега. Нулевая температура позволила ему запросто слепить снежный комок, который он, недолго перебрасывая с одной ладони на другую, в конечном счете метнул в ствол дерева.

– Потому мы и собрались сегодня, чтобы обсудить это, – сказала Валерия. – Нужно определиться, как мы поступим. И покончить со всем этим раз и навсегда. Нас всех в большей или меньшей степени терзает чувство вины или просто страх, нет смысла отрицать это. Нет смысла отрицать и то, что рано или поздно кто-нибудь из нас обязательно проговорится. Может быть, не завтра и не через неделю, но через год или два, когда мы уже будем жить в других городах, отчего чувство опасности может притупиться, потому что нам будет казаться, что все произошедшее осталось где-то в прошлой жизни.

Теперь согласно кивнул Антон и внес свою лепту, добавив к речи Валерии пущей убедительности:

– Любого из нас могут привлечь к ответственности и через пять лет, а держать язык за зубами так долго не каждый сможет. – Он приподнял руки с выставленными вперед ладонями. – Без обид, но я уверен, что так оно и есть.

Валерия, довольная комментарием, продолжила:

– Даже если всем нам удастся молча хранить секрет, может случиться и так, что алкоголь развяжет язык. Да и не только алкоголь, но любая дурь, изменяющая состояние сознания.

– Даже не знаю… – промямлила Марина, неожиданно для себя заливаясь краской и надеясь, что в такой полутьме этого никто не заметит.

– Чего не знаешь? – повернулась к ней Лера.

Помявшись, поправив шарфик на шее и пожав плечами, Марина озвучила предположение:

– Не будет там тело валяться пять лет. К тому времени его уже десять раз обнаружат.

– Смысл не в том, как скоро его обнаружат.

– А может, его уже обнаружили.

Вот и прозвучало всеобщее опасение, которое, однако, никому не хотелось произносить вслух, по крайней мере, вот так прямо, не сглаживая углы. «Уже обнаружили» – эти два слова подобны жалу осы, вонзившемуся в кожу, или копне жгучей крапивы, с размаху приложенной к открытому участку тела. Семеро подростков, огретые словами, готовы были словесно же наброситься на Марину, да только всеобщее понимание ее правоты не позволило им сделать этого. И все, что им оставалось, – на некоторое время умолкнуть, размышляя над тем, как им себя повести, если девушка окажется права.

– Э-э… а-а… – Игнатий, похоже, силился что-то сказать. Все уставились на него, но так ничего и не услышали. Возможно, он передумал, посчитав, что все равно не в состоянии будет грамотно сформулировать мысль.

Сложив руки на груди и закатив глаза, Наташа перехватила словесную эстафету:

– Я вчера полдня думала о том, о чем мы сейчас беседуем. Я ведь правильно понимаю: мы хотим решить, когда именно снова спустимся в подвал заброшенного дома и проверим, на месте ли тело убитого? А потом определимся, что делать дальше? То есть к какому бы решению мы ни пришли, все сведется к двум вариантам: либо расскажем кому-нибудь о трупе, либо нет. Так ведь?

– Все верно, – согласился Максим.

– Да, – вторила ему Валерия.

– Но тогда… – Наташа развела руками. – Есть ли вообще смысл возвращаться в заброшку?

– Есть, – ответила Марина твердо. – Если все же решим, например, пойти в полицию, а тела уже не будет на месте, что тогда полицейские подумают про нас, какие меры против нас примут?

– Воу-воу, стоп! – Арсений поднял руки. – А на кой черт, скажи, нам идти