никаких рейсов. Ни реки, ни моря. Служите, если хотите, на берегу. И каждый месяц проверяйтесь у нас.

Новая работа

Мокрая глинистая дорога сделала ещё один поворот. Открылась бухточка. Прохор Петрович спустил с плеча на землю фанерный, с острыми углами, чемодан. Машка подошла к чемодану и обнюхала крышку.

Чемодан пах хорошо: машинным маслом, железом, катером.

— Вот так, — сказал Прохор Петрович, — доплавались мы с тобой, Машка. Будем плавать теперь на берегу. Склад вещевой мне дают.

Весеннее солнце быстро сушило глину. Обочина дороги желтела прямо на глазах. В бухте белой уткой плавала последняя льдина.

Прохор Петрович поднял чемодан.

Ещё поворот — и открылась щитовая база. Чёрные деревянные домики на берегу, вытащенные на зимнюю стоянку щиты.

Щиты лежали, словно старинные корабли, — задрав кверху острые носы, подняв в небо частокол мачт. На одном щите уже прилаживали между мачт серое, в заплатах полотнище.

— Здорово они его расстреляли! — сказал про полотнище Прохор Петрович. — Из пушек, видно, здесь бьют. Вот служба — рвут да чинят! Чинят да рвут.

Он замолчал и начал спускаться с дороги, тропинкой вниз.

Машка побрела следом. За зиму она вымахала в длину, отощала. За Прохором Петровичем лез чёрный с синим отливом медведь ростом с телка. Лез, осторожно ставя лапы на камни, корни, щупая, где крепче упор.

Щит

На щитовой базе служба оказалась тихая. Прохор Петрович днями сидел в складе, порол тяжёлую грубую парусину, банками выдавал смолу, перекатывал с места на место свёрнутые в тугие круги канаты.

Ещё он ругал матросов.

— Ну, что вам от неё надо? — говорил он какому-нибудь здоровенному верзиле в тельняшке. — Не с кем бороться? Да вас, таких дурней, здесь сотня. Она же скоро вас рвать начнёт. Ведь растёт — силу набирает. Беда будет!

Матрос стоял перед ним потный, красный, вытирая шею разорванным рукавом рубахи.

— Где медведь? Небось спрятался теперь от тебя.

Однажды после такого разговора Прохор Петрович нашёл Машку под одним из щитов. Она лежала, привалясь к длинному коробчатому поплавку и, рыча, вылизывала шерсть.

В бухте сонно плескала вода. Над берегом пахло смолой, стучали топоры. На щите двое матросов кривыми иглами зашивали полотнище — готовили щит в море.

— Что с тобой делать — ума не приложу! — сказал Прохор Петрович и присел возле медведицы. — В город отдать — некому. В лес завести — не уйдёшь… Ну, ладно, сиди здесь, — он привстал, — мне на обед да в море: человек один подменить просит. Хоть раз посмотрю, как тут стреляют!..

Щит на стрельбу повели сразу после обеда. Подошёл буксирный катер, завёл на щит канат — щит уже качался на воде — и потащил его из бухты.

В лимане их встретила волна. Мелкая, частая.

На полигоне — в районе стрельбы — уже ждал корабль. Низкий, серый, он ходил короткими курсами взад-вперёд, держал опущенными книзу стволы пушек.

Катер повернул, повёл щит встречь кораблю. На том дрогнули и поползли вверх стволы.

«Сейчас ударит!»

Прохор Петрович оглянулся на щит и обомлел.

— Человек на щите!

На мачту щита лез человек. Он торопился, долез до половины мачты, уцепился за перекладину.

Старшина катера схватил сигнальный пистолет, бахнул вверх ракету.

— Не стрелять по щиту! — закричал в телефонную трубку радист.

У-у-у! — завыла сирена.

Но было поздно.

В воздухе что-то пропело, и за щитом вспыхнул белый столбик воды.

«Снаряд!»

— Лево руля! — скомандовал старшина.

Катер повернул к щиту.

На корабле это заметили. Выстрелы прекратились.

Когда катер подошёл к щиту поближе, Прохор Петрович ахнул:

— Машка!

Обхватив лапами перекладину, на мачте сидела Машка и испуганно озиралась.

Дрожащую, мокрую её сняли и передали на катер.

Машка тыкалась чёрным сухим носом в матросские ладони и испуганно повизгивала…

— У-у! — сказал Прохор Петрович и ткнул пальцем в покатый Машкин лоб. — Нашла куда прятаться. И сбежать не успела. Да ведь тебя могли…

Он закашлялся.

Нет Машки

— Куда тебя деть? — снова и снова говорил Прохор Петрович, вечерами оставаясь с Машкой в складе. — Когтищи-то отрастила! И что с тобой делать? Сегодня опять матроса помяла. Нет такого здесь, понимаешь, места, чтобы тебя приняли.

Машка смотрела коричневыми глазами в лицо хозяина и радостно гукала.

Сентябрьским солнечным днём на базу притащили баржу с досками.

Доски сгрузили. На двух машинах привезли пустые бочки из-под рыбы и свалили в трюм.

Ночью баржу увели.

Утром Прохор Петрович проснулся позже обычного. Болела голова. Плохо дышалось. Помяв пальцем грудь, он вышел на воздух.

Машки у склада не было.

У столовой тоже.

— Нет. Не видели! — отвечали на его вопросы.

«Куда же она пропала?»

Наконец один плотник сказал:

— Постой, а ведь вчера она у баржи крутилась. Бочку в сторону покатила — еле отняли. Рыбу искала!

Прохор Петрович кинулся к начальнику базы.

— Баржа? — переспросил тот. — Эка хватил! Да она уже около рыбокомбината! Часа в три рыбаки из «Победы» катером приходили и увели… Ну чего ты? Аж в лице изменился. Так и быть, бери лодку с мотором, сходи. Может, и верно медведь там.

Мотор капризничал. Он всхлипывал, со свистом засасывая воздух, чихал и, наконец, с пистолетным выстрелом завёлся.

Лодка выскочила из бухты в лиман, огибая мыс, заторопилась к рыбокомбинату.

Боковой ветер кренил её. Пологая волна совсем клала на борт.

«Медленно иду! — думал Прохор Петрович. — Медленно».

Когда он подошёл к комбинату, баржи там уже не было. На берегу волновалась толпа.

«Наверное, из-за Машки!» — подумал он.

— Эва кто пришёл! — сказал пожилой рыбак, узнав лоцмана. — Стой, а это случайно не твой медведь тут был?

И он рассказал, что случилось.

Баржу в рыбокомбинат привели утром. Завели за мысок и там хотели поставить на якорь. Два человека полезли на баржу. Один снял с якоря стопора, второй забрался в трюм. Чтобы добраться до дна и посмотреть, нет ли там воды, он шевельнул бочку. Бочка взревела, и из неё полезло что-то чёрное.

Рыбак ахнул и вылетел из трюма.

Когда медведь выбрался на палубу, на барже уже было пусто, буксирный конец — отдан. Слабый ветер медленно разворачивал баржу на месте.

Катер умчался к берегу. Скоро там собралась толпа.

— Охотников надо, охотников! — кричали люди.

Охотники