Калеб выглядел еще хуже — он тонул, его избивали, в него стреляли! — губы у него посинели, лицо осунулось и посерело, в глазах притаилась безмерная усталость. И незащищенность.

От волнения и беспокойства сердце Маргред билось с перебоями.

— Тебе нужен врач. — Она повернулась к Дилану. — Ты должен отвезти нас на своей лодке.

— Я, как всегда, к вашим услугам, — сухо ответил Дилан. — Что-нибудь еще?

Калеб покачал головой. Лицо его исказилось от боли.

— Мы должны остаться здесь. И вызвать по радио патруль береговой охраны.

Дилан удивленно приподнял брови.

— Для чего? Я мог бы доставить вас обоих на Край Света еще до того, как их катер доберется сюда.

— Убит человек, — пояснил Калеб. — Начнется следствие. Я должен оставаться рядом с телом до тех пор, пока место преступления не будет огорожено и осмотрено.

— Ох, перестань! Ты и вправду намерен привлечь хумансовскую полицию к расследованию того, что здесь произошло? И что ты им скажешь, хотел бы я знать?

— Правду, — ровным голосом ответил Калеб. — Столько, сколько смогу. Уиттэкер последовал за нами сюда, выстрелил в меня и ранил, а я убил его в порядке самозащиты.

— А как ты собираешься объяснить чудесное воскрешение давным-давно исчезнувшего брата-селки?

— Никак. Я вообще не собираюсь упоминать о тебе. Я хочу, чтобы ты вместе с лодкой убрался отсюда до прибытия полиции.

— Я не хочу, чтобы они появлялись здесь. Это мой остров.

— Твой?

Братья уставились друг на друга, как два котика-самца на лежбище.

— Да. — Улыбка Дилана была острой и ранящей, как нож. — Он достался мне в наследство от нашей матери.

— А ведь я вас искал, — внезапно признался Калеб.

Маргред, наблюдавшая за ними, прекрасно поняла, что Калеб протягивает брату руку дружбы. Он хотел, чтобы Дилан знал, что его не забыли. Дети моря жили свободными и беззаботными, как морские течения, следуя своим прихотям, ни о ком не заботясь и не испытывая привязанностей. Но Калеб пустил на суше корни, глубокие, как у столетнего дуба. И он был готов приютить под своей крышей любого, кто оказывался рядом. За семьсот лет своего существования Маргред не доводилось сталкиваться ни с кем, кто проявлял бы такую преданность долгу, такую заботу и сострадание, как Калеб.

— Я искал вас обоих, — продолжал он. — Проверял базы данных водительских прав, налогов на недвижимость в округе, записи об окончании высших учебных заведений. Но никого не нашел.

— А я не хотел, чтобы ты меня отыскал, — холодно заявил Дилан. — Мне не нравятся посетители.

Калеб кивнул, принимая категорический отказ как должное.

— Тогда убирайся отсюда к чертовой матери! И забирай с собой свое золото и свою шкуру.

Маргред отреагировала инстинктивно, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку. «Нет. Шкура моя!» Калеб отдал свою находку ей. Внутреннее чутье и интуиция, отточенные семью веками выживания, подсказывали ей, что она должна немедленно забрать шкуру и вернуться в море.

— Возьми ее, и ты снова станешь свободной, — сказал Калеб, когда думал, что умирает.

Когда они оба думали, что он умрет.

Но Калеб выжил…

Маргред дышала тяжело, с хрипом, хватая воздух широко открытым ртом. Она не могла представить себе, как будет жить без него.

Дилан нахмурился.

— Шкура не моя, чтобы так просто взять и избавиться от нее. И не твоя, кстати, тоже.

Калеб потер лицо рукой, перепачканной засохшей кровью.

— Если вы оставите шкуру здесь, кто-нибудь из детективов Департамента уголовного розыска наверняка найдет ее во время обыска острова и решит, что это нарушение Закона о защите морских млекопитающих, после чего передаст ее федералам в качестве вещественного доказательства.

Он вовсе не пытался забрать у них шкуру. Он старался сохранить ее. Он хотел спасти ее, Мэгги. От осознания того, как он о ней заботится, у Маргред защипало глаза.

— Ладно, — заявил Дилан. — Я возьму ее себе. На время. — Он взглянул на Маргред равнодушными черными глазами, в которых светился вызов. — Она понадобится, когда Калеб тебя бросит.

Долгий летний вечер уже перешел в ночь, когда Калеб наконец остановил джип на подъездной аллее у своего дома. За темными соснами сверкал и переливался лунными брызгами пойманный в серебряную сеть океан. Серп луны, ослепительно-белый, как парус, проплывал над тускло освещенными облаками. Мир вокруг дышал красотой и покоем.

И одиночеством.

Он заглушил двигатель и посидел, глядя на зайчики, которые бросали фары его машины на окна дома. Он слишком устал, чувствовал себя слишком разбитым, чтобы думать о чем-то. Он пытался взять себя в руки и найти вескую причину, которая заставила бы его выйти из джипа.

Пожалуй, следовало поехать к сестре. Мэгги осталась у нее.

Калебу не хотелось сидеть в темноте одному, баюкая больную ногу и держа в руке стакан с виски, как делал его отец.

Но он был ранен, и от него скверно пахло. Ему нужно было принять пилюли и душ, сменить рубашку и надеть чистое белье. Он с трудом выкарабкался из джипа и едва не застонал в голос, когда при первом же движении все его раны, старые и новые, разом напомнили о себе.

Он отказался, когда полицейские предложили отвезти его в карете «скорой помощи» в больницу в Рокпорте. Его уже тошнило от госпиталей и больниц. По словам Донны Тома, пуля прошла навылет через мягкие ткани предплечья, не задев ключицу, нервные сплетения прямо над ней и крупную артерию внизу. Так что хоть в этом ему повезло. Скоро он выздоровеет и будет как новенький.

Впрочем, выглядел и чувствовал он себя дерьмово.

У Реджины испуганно расширились глаза, когда она увидела его. Она заехала в полицейский участок, чтобы доставить заказанную пиццу Сэму Рейнолдсу и Эвелин Холл, которые, похоже, разбили временно-постоянный лагерь в офисе Калеба. Калеб не знал, в качестве кого были приставлены к нему копы из полиции штата — сиделок или стражников, но, по мере того как вечер переходил в ночь, Рейнолдс, во всяком случае, все чаще и чаще обращался к нему, как к коллеге.

— Вот это да! — Реджина выложила пиццу на стойку над столом Эдит. — Этот проныра-адвокат, похоже, все-таки надрал тебе задницу, а, шеф?

— Увы, я его недооценил, — признался Калеб.

— Мать просила передать, что она считала тебя крутым парнем, а ты оплошал. — Насмешливый тон Реджины не мог скрыть беспокойства у нее в глазах.

Рассеченная губа Калеба треснула от улыбки.

— А я такой и есть. Ему пришлось выстрелить, прежде чем он начал обрабатывать меня кулаками.