Как-то раз, не выдержав напряженного молчания за обеденным столом, он взорвался:

– Что я такого сделал, разрази меня гром?

Ему казалось невероятным, что один-единственный поцелуй Клодии мог привести к такой, катастрофе.

– Черт возьми, Касс, ты моя жена!

Кассандра так стремительно поднялась с места, что стул с грохотом опрокинулся. Щеки у нее пылали.

– Не смей называть меня так! – вскричала она. – Как у тебя язык поворачивается? Мне приходится жить в твоем доме, есть под одной крышей с тобой и спать в одной из твоих кроватей. Но не вздумай это надувательство, которое я вынуждена терпеть, называть браком!

* * *

После этого они вообще перестали разговаривать друг с другом.

Большую часть времени Кассандра проводила в своей комнате за чтением или шитьем, а иногда просто сидела, тупо уставившись на обои в голубой цветочек. Кроме того, она стала вести дневник, и порой ей казалось, что только это занятие помогает ей сохранить рассудок. Клара прислуживала ей, но работы было очень мало: молодая хозяйка почти не выходила из дома. К тому же она почти ничего не ела. Клара постоянно бранила ее, но все кончалось тем, что Кассандра теряла терпение и отсылала верную служанку прочь.

С Уэйдом она встречалась нечасто. Раз или два ей удалось уйти без предупреждения и без сопровождения, просто назло Риордану, хотя она знала, какая взбучка ждет ее по возвращении. Но обычно они встречались на нейтральной территории: на скамье в Грин-парке или в книжном магазине на Флит-стрит. При этом поблизости всегда находилась сопровождавшая ее Клара. Однако во время этих встреч Кассандра не передавала и не получала никаких новых сведений.

Только однажды Уэйд, приведя ее в ужас, намекнул, что больше не замышляет убийство короля: у него, дескать, на уме нечто иное. Если он сказал правду, это означало, что все их усилия пошли прахом: они вновь оказались там, откуда начади. Но когда она передала эту новость Риордану и сказала, что ей следует чаще встречаться с Уэйдом, чтобы разузнать о его новых замыслах, он лишь рассердился и запретил даже говорить об этом. Чего и следовало ожидать. Иногда она спрашивала себя, кто из них двоих больше заинтересован в том, чтобы расстроить планы Уэйда?

Риордан старался как можно реже бывать дома. Он завтракал в кофейнях, где его друзья собирались поговорить и почитать газеты, а после обеда встречался с членами своего комитета. По вечерам он уходил в клуб, где в преддверии открывающейся в ноябре парламентской сессии обсуждал новые политические стратегии с другими членами палаты общин.

По дому он ходил в состоянии недоумения и бессильного гнева, огрызаясь на слуг и провожая пристальным взглядом Кассандру в тех редких случаях, когда она попадалась ему на глаза, в надежде отыскать ключ к разгадке темной тайны. Как они дошли до жизни такой? Как это могло случиться? Можно было подумать, что волшебные дни и ночи после свадьбы прожиты не ими, а другими людьми.

Он больше не узнавал в ней той милой, непосредственной, очаровательной девушки, которая несколько месяцев назад завладела всеми его мыслями. Она похудела и побледнела, бродила по дому как привидение, мгновенно исчезая, когда ему удавалось застать ее одну в комнате, или терпела его присутствие, укрывшись за стеной ледяного молчания.

Ему больше не удавалось даже заставить ее закричать на себя, хотя он предпочел бы все, что угодно, включая громкий скандал, этому угрюмому безмолвию. Каждую ночь, лежа без сна, он прислушивался к звукам за стеной. Ему чудилось, что ее вообще там нет, и, когда удавалось изредка услышать скрип половицы или звук передвигаемого стула, на душе становилось немного легче.

Риордан все еще помнил, почему решил жениться на ней, хотя разумные доводы и объяснения давно уже утратили для него значение. Еще несколько месяцев назад ему казалось, что ему нужна такая женщина, как Клодия; он верил, что благороднее жить умом, а не чувствами, что это самый верный путь к осуществлению намеченных им великих реформ. А потом появилась Касс и убедила его, что этого мало.

Он подчинил свою жизнь отвлеченной идее, а она открыла ему, что страстность является частью его натуры, которой нечего стыдиться, от которой не стоит отказываться. Рядом с ней он впервые ощутил себя цельным человеком. Ее смелость, ее готовность пожертвовать собой ради дела, которому Клодия отдавала дань только на словах, окончательно убедили его в том, что именно Касс – женщина его жизни.

Но потом случилось что-то ужасное, а он даже не знал, в чем дело. Ее враждебность была так сильна, что ему больше не хватало мужества вступать с ней в спор. Надо еще немного подождать, решил Риордан. Конечно, он видел, что она мучается, но ему тоже было больно. Ему требовалось время, чтобы зализать свои раны.

…Однажды ночью, как всегда, страдая бессонницей, Кассандра потихоньку спустилась в библиотеку, чтобы взять что-нибудь почитать. Под дверью в спальню Риордана свет не горел, поэтому она решила, что он крепко спит и ничем ей не угрожает. В библиотеке она нашла нужную книгу – «О духе законов» Монтескье[47]– при лунном свете и потянулась, чтобы ее достать.

– Тебе тоже не спится, Касс?

Она подскочила на целый фут и схватилась за отвороты халата, словно перед нею в темном переулке как из-под земли вырос сумасшедший насильник. Риордан невольно рассмеялся.

– Извини, я думал, ты меня видела.

И как она могла его не заметить? Он тоже был в халате и сидел за своим письменным столом, положив босые ноги на крышку. Кассандра прижала книгу к груди наподобие щита и слепо, как сова, уставилась на него сквозь очки.

– Я обдумал то, что ты мне сказала насчет Уэйда. Интересно, кого он теперь собирается убить? Может быть, Питта?

– Питта? – презрительно переспросила она, позабыв, что дипломатические отношения между ними прерваны. – С такой стати ему убивать Питта? Да Питт – это само воплощение нейтралитета! Если не считать Фокса[48]и его сторонников, можно смело сказать, что у Франции нет более надежного друга в Англии, чем Питт.

Довольная улыбка расплылась по лицу Риордана.

– Я вижу, ты прилежно училась все это время! Скоро сама начнешь давать мне уроки текущей политики!

Застигнутая врасплох Кассандра невольно вспыхнула от гордости. До чего же приятно слышать от него такую похвалу! Да наплевать ей на его мнение, запоздало спохватившись, напомнила она себе.

– Я твердо усвоила одно, – сухо заметила она вслух. – En temps d'ancien regime[49]было совершено столько несправедливостей, что их с лихвой хватит, чтобы оправдать десяток революций.