Наверное, можно было сделать вампиром саму башню, но мне она представилась местом, где обитает кровопийца. Стало быть, внутри башня должна оказаться гораздо больше, чем снаружи (эдакая демоническая Тардис). Подобные пространства встречались и в других моих работах, например в «Доме окон» и «Матери камня». Не знаю, чем мне так нравится этот прием. (В данном случае можно разглядеть намек на то, что изначальное стихотворение Роберта Браунинга включает в себя множество разных интерпретаций.)

Очень быстро я установил связь между вампиром (узником), обитающим в башне, и жуткими Стражами из «Рыбака» (который только что отправился в печать). Эти персонажи патрулировали черный город на берегу черного океана, старательно храня его магические артефакты. Трудно сказать, осознавал ли я их вампирскую суть во время работы над романом, но когда я приступил к рассказу, все встало на свои места. Оттого мой кровососущий узник получился еще более интересным. Иногда мне кажется, что историю можно было бы показать иначе – глазами отца; описать, как Тони входит в башню и оказывается заперт в ней вместе с чудовищем. (Возможно, все еще впереди. Но не сейчас. Как-нибудь потом.)

Мой рассказ в большей степени сосредоточен на фигуре Августа, у которого много общего с моим старшим сыном Ником. Он тоже, бросив колледж, пошел работать в полицию и частенько рассказывал байки о своей службе: чаще всего смешные, но порой пугающие. Я скептически отношусь к американской полиции и все же отчего-то считаю, что Ник будет хорошим копом. Отношения у нас всегда были непростыми, особенно когда сын подрос; и лабиринт внутри башни можно трактовать как наши попытки найти общий язык. Однако именно с Ником я отважился бы плечом к плечу выйти против вампира.

Написав свой ответ Браунингу, я решил, что закрыл эту тему окончательно. А потом, просматривая другие рассказы из сборника – тот же «Якорь», – понял, что в нем тоже звучат мотивы из поэмы. Видимо, я не готов расстаться с башней – или она со мной.

«Трупорот». Название рассказа появилось стараниями моего дантиста. У меня сгнили корни в двух соседних зубах, отчего их пришлось удалить. Вместо них предложили поставить имплантаты, а перед этим предстояло нарастить челюсть. Врач вскрыл десну, поместил туда кусочек кости от покойника и зашил. Она должна была прирасти к челюсти, чтобы имплантаты держались крепче. Вскоре после этого я отправился на встречу в книжном магазине, где в отделе редких книг разговорился с писателем Крисом Дикманом. Я упомянул о перенесенной процедуре и пошутил: «Называйте меня трупоротом». Не успели эти слова слететь с моих губ, как мы с Крисом вытаращили глаза и переглянулись, осознав, что вслух прозвучала идея для прекрасной книги.

О чем будет рассказ, вскоре выяснилось само собой, когда мне поступило предложение поучаствовать в антологии Эллен Датлоу. Я понял, что Трупорот – это мифический персонаж, герой с темных задворок истории. По мере развития сюжета он оброс шотландским фольклором. Кстати, забавный момент: на тот момент, когда я пообещал Эллен написать рассказ к переизданию ее антологии, я уже прослыл автором, который умеет придумывать всяких чудовищ. На самом деле вымышленные монстры стали появляться лишь во втором моем сборнике – «Бескрайнее плотоядное небо и другие жуткие географические места». Но мне захотелось придумать для Эллен особую тварь.

История, которую я написал, получилась очень личной. В своих текстах я и прежде вспоминал о смерти отца; это событие остается переломным в моей жизни. Испытанные мной чувства – скорбь и тоска из-за наших непростых отношений – стали лейтмотивом для всего творчества, проявляясь иногда косвенно, а иногда открыто. Но еще никогда я столь подробно не анализировал, что происходило перед его смертью и после нее, включая нашу с матерью и сестрой поездку в Шотландию. Многие детали этой истории: странные рисунки, которые отец показывал мне после операции, дядюшка, катавший нас с сестрой по городу, мой сон про белый фургон – взяты из реальной жизни (хотя байку про Мерлина и Дамбартонскую скалу дядя не рассказывал). Чудовище, которому я сперва дал имя, а затем вдохнул в него жизнь, появилось в рассказе скорее как дань сверхъестественному контексту, частично опиравшемуся на существующие мифы и легенды, а частично – на мои собственные фантазии (включая аллюзии в сторону Рыбака; очень тонкие, моргни – и не заметишь). Кроме того, в рассказе я подробно отразил то, что, наверное, можно назвать религиозными разногласиями между мной и отцом: его тревоги за меня имели во многом метафизический смысл.

«Трупорот» дал мне возможность написать о некоторых не самых близких, прежде всего о дядюшке Лорри, отцовском шурине. Каждый раз, когда родители возили меня, брата и сестер в Шотландию, мы проводили с Лорри много времени, а заодно с его женой, тетушкой Кэтлин (папиной сестрой) и их детьми и внуками. У меня сохранились очень теплые воспоминания об их доме. Если тайные общества, не дающие чудищам попасть в наш мир, и впрямь существуют, то дядюшке Лорри там самое место.

Обычно, если меня просят назвать свой любимый рассказ, я вспоминаю «Самодельных монстров». Однако перечитывая «Трупорота» перед тем, как составить сборник и написать комментарии, я вдруг осознал, до чего глубоко меня трогают звучащие в нем чувства, как они искренни и чисты. Я до сих пор скучаю по отцу. Хотелось бы верить, что после смерти его душа обрела покой. Не знаю, понравился бы ему мой рассказ или нет, и гадать не возьмусь…

«Якорь». Эта история родилась благодаря нескольким важным событиям. В первую очередь – как следствие разговора с редактором и писателем Джастином Стилом. Мы говорили о творчестве Джеффа Форда (которого оба крепко уважаем), и Джастин в частности упомянул его рассказ «Заклинание мантикоры». Он сказал, что мантикора – очень классное чудовище, но отчего-то про нее пишут редко. Я пообещал Джастину, что обязательно сочиню для него рассказ. О чем он будет, я в тот момент не представлял.

Обещание так и осталось на словах, пока не настала пора для второй важной беседы – с Полом Тремблеем вскоре после того, как Лэрд Баррон переехал на восток и некоторое время прожил в нашем доме вместе с моей семьей. Мы с Полом говорили о том, как мой младший сын Дэвид отреагировал на появление гостя и его собаки Афины (если вкратце: более чем положительно). «Ты обязан написать рассказ с точки зрения ребенка, в чей дом приезжает погостить отцовский друг, – заявил мне Пол. И добавил: –