— Он в ложе, вместе с Наоми, но он придет сюда, чтобы дать последние указания Джемисону, и будет стоять в паддоке, пока седлают его жеребца.

— Вчера было столько беготни, что я едва перебросилась с ним двумя словами. — «И ни разу — наедине», — добавила она про себя. — Я прекрасно понимаю, насколько Гейб занят, поэтому не решилась сообщить ему, что Боггс вроде бы видел здесь его отца.

— Рика Слейтера? Когда? — Моисей так быстро задал этот вопрос, что Келси слегка растерялась.

— Он не уверен, но… Кажется, это было в четверг около одиннадцати. Эй, ты куда?

Моисей был уже на ногах. Он ринулся в конюшню, и Келси волей-неволей последовала за ним.

— Этот человек приносит беду, — бросил через плечо тренер. — Плохой знак…

— Плохой знак? — Келси попыталась улыбнуться, но губы почему-то не слушались. — Ну-ка, расскажи поподробнее, Мо.

— Некоторые люди носят беду за пазухой и любят натравливать ее на других. Рик Слейтер из таких. — Моисей быстро пошел к боксу, где стоял Гордость Виргинии, но остановился на полдороге и попытался расслабиться, чтобы не передать своей тревоги жеребцу. Горди — как, впрочем, и все чистокровные лошади — был чувствителен, как хороший радиоприемник, и Моисею не хотелось напугать его перед стартом. Тем более что конь, как настоящий боец перед решающей схваткой, и без того был на взводе.

— Я не хочу подпускать Рика к лошади и на пушечный выстрел. Если он действительно бродит где-то поблизости, надо постоянно присматривать за Горди.

— Охрана не пропустит сюда никого, кому здесь нечего делать, — возразила Келси. — Кроме того, Боггс не уверен, что это действительно был Рик Слейтер. Да и что он может сделать?

— Ничего.

Моисей открыл верхнюю половину двери бокса, погладил Горди по носу и прошептал что-то ласковое.

— Черт, как я волнуюсь, — пробормотал он и снова повернулся к Келси. — Рик Слейтер… Это скверные новости.

— Боггс рассказывал мне о скачках в Лексингтоне, когда погиб Солнечный. Отец Гейба тоже был там…

— Я помню, — отозвался Моисей. — Наоми очень тяжело все это переживала. Рик Слейтер пытался разворошить осиное гнездо, но осы покусали не того, кого он хотел. Бенни Моралес был отличным жокеем. В тот год он как раз вернулся на трек после травмы — за несколько месяцев до того он серьезно повредил спину и не выступал. Канингем и посадил его на своего жеребца. Я так и не понял, то ли Бенни накормил несчастную скотину амфетаминами потому, что так нуждался в деньгах, то ли ему просто нужно было побить жеребца Чедвиков…

Почему — сейчас уже неважно, мрачно подумал Моисей. Худшее уже случилось.

— В свое время Моралес работал на «Три ивы», да и травму он получил на утренней тренировке, когда неудачно упал с лошади. Почти год он лечился, а когда встал на ноги, старый мистер Чедвик сразу предложил ему место помощника тренера. Только Бенни хотел скакать, хотел доказать всем, что он — настоящий жокей. Вот Канингем его и подобрал.

— Он был… вполне здоров?

— Не могу сказать… — Моисей удрученно покачал головой. — Бенни постоянно глотал болеутоляющие таблетки и не вылезал из парной, чтобы согнать вес. В тот период жокеи никому особенно не были нужны, так что Канингем приобрел его задешево. Ну а в конечном итоге Бенни это обошлось дорожу всех.

Моисей снова погладил Горди и вздохнул.

— Слава богу, что все это в прошлом. А сейчас нам предстоит гонка. Гонка! Пожалуй, пора седлать нашего мальчика.

В жизни чистокровной лошади дерби бывает только один раз. Только однажды, в первое воскресенье мая, она проходит путь от конюшни до паддока и дальше — до скакового круга, — чтобы навсегда остаться в племенных книгах как победитель или неудачник Кентуккийского дерби такого-то года. Меньше трех лет назад эта лошадь еще была игривым жеребенком, который беззаботно щипал траву пастбища или сосал матку. Меньше двух лет назад годовалый стригунок еще носился по лугам наперегонки со своими товарищами или собственной тенью. С полутора лет, развив легкие и нарастив мускулы, жеребенок узнает, что такое тренировки, и начинает постигать поэзию и мощь стремительного полета, доступного только чистокровным скакунам. С неохотой или с готовностью будущий чемпион впервые надевает уздечку и впервые ощущает на спине вес всадника.

Потом его начинают приучать к тесному пространству стартовых ворот, учат ходить на лонже, понимать команды, отвечать на посыл. Конь запоминает запах своего конюха, узнает, что такое жжение в ногах и пляшущий по крупу кнут.

Он будет делать то, для чего был рожден. Будет бегать, будет мчаться галопом.

И только этой дорогой он пройдет лишь однажды. Другого шанса у него не будет.

В семнадцать часов шесть минут все участники состязания были уже в паддоке. Горди уже нервно приплясывал в своем стойле, требуя, чтобы его не медля седлали. Судьи внимательно осмотрели всех участников, проверяя наличие тавра, а также соответствие масти и особых примет паспорту-описанию.

По общему молчаливому согласию никто не упоминал жеребца из Калифорнии, который упал на утренней проминке и повредил ногу.

Не повезло…

Жокеи один за другим прошли в весовую. Вместе со снаряжением каждый из них должен был весить сто двадцать шесть фунтов, не больше и не меньше. Рено ступил на весы одним из первых, бросил взгляд на шкалу и, улыбнувшись, уступил место следующему. Часы, проведенные в парной, сделали свое дело. Через несколько минут разодетые в яркие шелковые костюмы жокеи были уже в паддоке.

Период мучительного ожидания подошел к концу. Зрители на трибунах заволновались и зашумели. Особенно громко галдели завсегдатаи центральной площадки — многие из них тайком пронесли с собой спиртное, спрятанное в выдолбленных буханках хлеба или бумажных пакетах.

Табло тотализатора то и дело мигало, показывало новые и новые цифры, и очереди у касс превратились в волнующуюся, бурлящую толпу.

Семнадцать пятнадцать. Тренеры седлали скакунов, а в паддоке появились пони с заплетенными в косу хвостами и с увитыми цветами гривами. Им предстояло выводить чемпионов на старт. На небе не было ни облачка, но дышать было совершенно нечем — казалось, нервное напряжение обрело реальный физический вес и давит на грудь.

— Вперед не рвись, — давал Моисей последние наставления Рено. — Пусть до первого поворота пейс (1П е й с — скорость движения группы лошадей, участвующих в скачке) задает кентуккиец. Горди прекрасно себя чувствует в группе.

— Он у нас такой, — согласился Рено. — Умеет выскользнуть из любой толкучки.

Его голос звучал спокойно, почти небрежно, (но на шелку одежды уже проступили темные пятна пота.

— И говори с ним, говори. Если ты его как следует попросишь, он ничего не пожалеет ради тебя.

Рено кивнул, стараясь удержать на губах задиристую, самоуверенную улыбку. Слишком много борьбы вмещали эти две короткие минуты.