– Ты навел на меня страх, друг. Какая печальная участь! Неужели она ожидает и меня, ученого писца, – ибо таково мое ремесло, – и именно сейчас, когда я снискал расположение при царском дворе? Но мне дано поручение, а тебе, я думаю, известно, что ожидает того, кто проявил неповиновение и не выполнил приказа Его Величества царя Апепи.

– О да, господин Раса, об этом мне хорошо известно; Апепи жесток, и если задумал что-то, лучше ему не перечить. А уж если кто осмелится ему возразить, пусть считает себя счастливцем, если его всего лишь укоротят на голову, а если он невезучий, то запорют плетьми до смерти.

– Если так, друг, пожалуй, я предпочту призраков, а быть может, и ужасный взгляд этой красавицы, Духа пирамид, и не стану возвращаться назад, хотя, признаться, хотел бы этого. На груди у меня амулет, который, как мне сказали, защитит меня от обитателей могил и прочих призраков, вверяю себя ему и силе молитв. Я все же не теряю надежды, что скоро снова встречусь с тобой и мы отправимся на твоем корабле в обратный путь, но если дойдет до тебя слух, что меня уже нет в живых, прошу тебя, в память о моей душе возложи подношения на первый же алтарь Осириса, который повстречается на твоем пути.

– Я не забуду об этом, господин Раса, потому что ты мне нравишься и от всего сердца я пожелал бы тебе более счастливой судьбы, – отвечал начальник стражи, который был добрым человек, а потом добавил: – Возможно, ты чем-то обидел фараона или везира и кто-то из них хочет таким образом избавиться от тебя, – и ушел со своим отрядом.

«Вот весельчак! Квакает, точно лягушка в ночь перед грозой, – думал про себя Хиан. – Но даже если он и прав, что значит моя жизнь перед лицом вечных пирамид?»

И он сел под пальму. Прислонясь спиной к стволу, он разглядывал величественные очертания пирамид, которые прежде видел лишь издали, и, подобно Нефрет, размышлял о могуществе царей, которые их построили. Думал он и о том – и не без удовольствия, потому что любил путешествия и приключения, – какая странная миссия выпала на его долю и как удивительно повернулась его судьба.

«Если вправду царственная дева жива и скрывается в этой Общине и я успешно выполню свою миссию, я лишусь короны; если же ничего не получится, я все равно ее потеряю, ибо мой отец не прощает тех, кто не выполнил его поручения. По правде говоря, для меня будет всего лучше, если такая царевна вовсе не существует и я не обнаружу никаких ее следов. Но ведь какая-то дева всходит на пирамиды – тот воин, который хотел ее похитить, умирая, поклялся мне, что видел ее собственными глазами. И поклялся также, что она прекрасна, а это доказывает другое: она не царевна, ибо боги не одаривают всем сразу, и царевны не бывают красавицами. И уж конечно, не бегают царевны по пирамидам, а возлежат на своих ложах и объедаются лакомствами. Или, может быть, та, которую видел наш похититель, или ему показалось, что видел, – дух, и если это так, мне уготовано судьбой увидеть ее и потерять рассудок? Однако же эти дети Зари – странный народ, если верить всему, что я о них узнал, да к тому же говорят, они очень добрые, – может, они не убьют меня, даже если догадаются или узнают, что я – царевич Хиан. Зачем им убивать меня, если царевичей так много, их можно делать указом или мановением скипетра?»

День выдался очень жаркий, на корабле было слишком много народу, отдохнуть Хиану не пришлось, и теперь, сидя под пальмой и размышляя о превратностях судьбы, он заснул.

А тем временем благочестивый пророк Рои, достойный Тау и царевна Нефрет держали совет в храме.

– Посланец сошел на берег, о пророк, – сказал Тау. – Мне сообщили, что он уже в пальмовой роще.

– А что тебе еще стало известно, Тау? – спросил Рои. – Если ты что-то знаешь, говори, ибо мне сообщено, что настало время, когда наследница престола Египта, – он показал на Нефрет, – должна принимать участие в наших советах.

– Я понял тебя, о пророк. Так вот, слушайте: один из наших братьев, который служит при дворе царя Апепи – не смотри на меня с таким удивлением, царевна, ибо наши братья находятся повсюду – так вот, наш брат сообщил мне тем способом, о котором ты, пророк, знаешь, что дело это очень близко касается той, которую мы почитаем. Скажу коротко: когда четверо гиксосов пытались похитить нашу госпожу, эфиоп Ру допустил оплошность, ибо он убил троих, а четвертому дал убежать, хотя и смертельно ранил его. Этот шакал добрался до Таниса и, прежде чем отправился в преисподнюю, успел сообщить о случившемся. Из его рассказа и разных историй, которых не счесть, царь Апепи заключил, что дитя, которое ускользнуло из его рук в Фивах много лет назад, живет здесь, среди нас, и что это не кто иная, как царевна из древнего рода фараонов Египта.

– Однако Апепи не откажешь в проницательности, – заметил Рои.

– Да, он сразу все понял, ему хватило лишь намека, данного везиром Анатом, а тому тоже не откажешь в хитроумии, к тому же он скор на решения, – сказал Тау, – и без отлагательств принял такое решение: не убивать ту деву, как замыслил поначалу, а сделать ее своей супругой, пообещав оставить рожденному ею наследнику все царство, и таким образом, без войн и кровопролития, объединить Верхний и Нижний Египет.

Нефрет хотела что-то сказать, но Рои ее опередил.

– В этом намерении таится большое благо, – сказал он, – ибо объединятся наши земли и многие наши горести и опасности растают, точно утренний туман. Однако, – закончил он со вздохом, – послушаем, что скажет царевна Нефрет, которая после церемонии, что свершится сегодня ночью, станет нашей царицей.

– Я скажу, что меня нельзя продать ни за одну, ни за сотню корон, – холодно отвечала Нефрет. – Этот бешеный гиксос Апепи – захватчик, враг нашего народа. Он – вор, укравший половину Египта, который правит силой и обманом. Он, кто по возрасту годится мне в отцы, убил моего отца, фараона Хаперра, и хотел убить меня и мою мать, царицу Риму, дочь царя Вавилона. Ему это не удалось, и теперь он хочет купить меня, хотя даже не видел меня ни разу в жизни, купить, как бедуины покупают кобылу редких кровей, и усадить на трон рядом с собой, лишь бы достичь того, что замыслил. О пророк, я не хочу даже думать о нем! Лучше я брошусь вниз с самой высокой пирамиды и найду себе убежище у Осириса, чем вступлю невестой в его дворец.

– Мы получили ответ, который я предвидел, – сказал Рои, и его старые, совсем истончившиеся губы растянулись в улыбке. – Ответ этот не огорчает меня, ибо будь такой союз заключен, он стал бы нечестивым союзом. Но да будет неведом тебе страх, царевна! Пока наша Община могущественна и сильна, ты в безопасности, мы не отдадим тебя на растерзание волку Апепи. Скажи мне, Тау, это все, о чем тебе стало известно, или царь Севера предлагает нам что-то еще?

– Нет, больше ничего, пророк. Однако думаю, когда его посланец доставит сюда письмо, развернув его, мы прочтем вот что: если египетская царевна не будет отдана ему в жены, он возьмет ее силой, а если это ему не удастся, то убьет, а заодно, нарушив все наши договоры, уничтожит и весь народ Общины Зари – от древних старцев до грудных младенцев.

– Так вот что он замыслил, – сказал Рои. – Что ж, если глупец вытянет спящую змею из ее норы, змея проснется и ужалит его, получит свое и Апепи, пусть только начнет. Когда царская рука потянется в нору и попробует схватить укрывшуюся там смертоносную змею, тогда и решим, что делать дальше. А пока что посол Апепи должен быть принят с тем радушием, которое было ему обещано, и сопровожден из пальмовой рощи в храм. Не хочешь ли ты, царевна, накинуть поверх своих одежд мужской плащ и привести его сюда? Ру и Кемма будут сопровождать тебя, только незаметно. Если ты согласна, отправляйся; ты умна и, быть может, сумеешь еще что-то узнать от него: увидев проводника-юношу, он не станет опасаться ловушки и наверняка разговорится с тобой.