В последующие дни азан больше не производил на нее такое впечатление, хотя она слышала его пять раз в день. Значит, теперь Дева Мария ее охраняла.

Когда азан читали Мехмеду и Михримах, Хюррем уходила как можно дальше, чтобы этого не слышать. Себя она пыталась уговорить, что это своего рода крещение. Ведь ее детей сделали мусульманами, ее не спросив. А между тем ей очень хотелось окропить их святой водой. Она об этом никому не говорила. Однако и султан Сулейман, и Хафза Султан чувствовали в такие дни в ней некоторую перемену. Правда, в тот день, когда намаз должны были прочитать на ухо шехзаде Селиму, а она попросилась посмотреть, все очень удивились. Женщины прежде попытались объяснить ей, что эта церемония предназначена для мужчин и ей нельзя там находиться, но ничего не помогло. Хюррем отрезала: «В таком случае мы будем смотреть на нашего шехзаде из-за решетки». Об этом немедленно доложили султану Сулейману, на что тот спросил только: «А Хюррем Ханым топнула ногой?»

– Топнула, повелитель.

Падишах усмехнулся: «Ну тогда вопрос закрыт. Чего вы стоите? Раз она топнула, делайте, что вам велят».

Всему гарему было прекрасно известно, что если Хюррем топнула, то обратного пути нет и решение ее неизменно.

Приступили к приготовлениям. Когда Хюррем Хасеки, Валиде Султан и ее дочь Хатидже, которая теперь была женой Садразама Ибрагима-паши, прошли в зарешеченную комнату, в соседний с ними большой зал впустили мужчин.

Хюррем волновалась и от волнения сжала руку сидевшей рядом Хатидже Султан. Хоть та и была женой Ибрагима, она любила эту девушку. К тому же ту никто не спросил, хочет ли Хатидже выходить замуж за мерзкого грека или нет. А в зале тем временем, казалось, собрались все визири, паши и аги Османской империи. Хюррем немедленно отыскала Ибрагима. Он тоже был там. «Ах ты, свинья», – подумала она и удивилась собственным чувствам: она ненавидела Ибрагима, каждый день строила планы его гибели, но любила его жену, словно собственную сестру.

Пришел новый главный ага янычар – прежний заплатил за восстание головой. Едва войдя в зал, он замер. На голове у него красовался янычарский колпак из козьего меха с зеленой перевязью. На плечах – алый кафтан, подбитый белым мехом. На нем были красные шаровары, красные сапоги с загнутыми носами и зеленый минтан[57]. На руках он нес маленького шехзаде Селима.

Последним вошел падишах, сопровождаемый шейх-уль-исламом Али Джемали-эфенди. Сулейман выглядел великолепно. Всем слепило глаза перо на его тюрбане, усыпанное бриллиантами. Хюррем поразило также, насколько уважительно повелитель обращался со стариком. Это было видно в каждом движении. А старик шел в почтительной позе, пропуская вперед падишаха, который годился ему во внуки.

У Хюррем сжалось сердце, когда она увидела своего маленького сына. Малыш смотрел по сторонам с любопытством, словно бы понимая, что должно произойти. Он попытался протянуть ручки к отцу, и в это время шейх-уль-ислам взял его на руки, прижал к себе и три раза произнес ему на ухо: «Селим Хан». Шехзаде Селим у нее на глазах стал мусульманином… в этот миг зазвенел азан. Сначала он звучал, как мольба, затем голос стал манящим. Завершился он зовом, противостоять которому было невозможно. Мужчины, собравшиеся в зале, начали желать долгих лет жизни шехзаде и долгих лет правления султану Сулейману. А в это время довольный отец с гордостью взял сына на руки и, стараясь, чтобы это было незаметно для всех, повернул младенца в сторону решетки, из-за которой за ними с мокрыми глазами наблюдала Хюррем.

А за решеткой в это время тоже все расчувствовались. Хафза Султан и ее дочь с изумлением увидели, как у Хюррем по щекам текут слезы. Они знали, что Хюррем не из тех, кто плачет. А теперь она плакала.

Под вечер Хафза Султан пришла к Хюррем в покои. Завидев Валиде Султан, служанки почтительно склонились. Хюррем усадила Валиде в главный угол, самолично подложила под спину мягких подушек, а затем придвинула к ней столик, инкрустированный слоновой костью и перламутром. Собственной рукой налила ей в хрустальный стакан из серебряного кувшина прохладного шербета.

– Угощайтесь, госпожа. На здоровье.

Хафза Султан сделала несколько маленьких глотков, внимательно глядя на Хасеки. Хюррем сразу почувствовала, что Валиде пришла неспроста. Пока она пила, Хюррем стояла рядом с ней, почтительно сложив руки, затем взяла у нее стакан, вновь налила шербета из кувшина и поставила его на стол, а сама села в ноги Хафзе Султан.

– Садись рядом с нами, Хюррем.

Хюррем послушно поднялась и села рядом с Валиде.

«Да хранит тебя Аллах от всех злых людей, от любого злого глаза», – заговорила Валиде Султан. Хюррем вместо ответа взяла пожилую женщину за руки и, глядя на нее с благодарностью, поцеловала пальцы.

– Мы хотим с тобой поговорить.

– Как прикажете, госпожа, ведь не напрасно говорят, что сердце всегда открыто для другого сердца. Ваша покорная рабыня Хюррем сама давно хочет поговорить с матерью султана.

– В самом деле? Мы всегда готовы тебя выслушать. Если нам не выслушать Хюррем Ханым, которая сделала счастливым нашего сына-повелителя и даровала ему троих детей, то кого же нам еще слушать?

До этого мига Хюррем ни о чем говорить с ней не собиралась. Она все еще была не готова решиться на что-то важное, но сейчас слова сами сорвались с ее уст.

– Но вначале мы хотим поговорить о тебе. Ты нас сегодня очень испугала, Хюррем.

– Простите, госпожа, я не хотела.

– Мне кажется, тебе стоит пригласить главную лекаршу.

– Со мной все хорошо. Все это от волнения, госпожа. На нас слишком сильно повлиял голос ходжи-эфенди.

Хафза Султан такого не ожидала:

– Как это?

– Я хотела об этом с вами посоветоваться.

– Я слушаю, – Валиде Султан стало любопытно.

– Мы знаем, что в доме нашего повелителя главное слово остается за нашей госпожой. И решили, что мать повелителя обязательно должна высказать свое мнение. Я переживаю, что Хасеки нашего султана…

Хафзе Султан явно надоело ждать, пока Хюррем перейдет к делу, и она перебила: «Послушай, я знаю, что Гюльбахар поступила неправильно. Когда покойный Селим Хан взял меня следующей женой после Айше Хатун, то та не стала себя вести так, как Гюльбахар с тобой».

Хюррем удалось выдержать этот удар. Совершенно не изменившись в лице, она продолжала улыбаться.

– Айше согласилась разделить со мной мужчину, которому она родила двоих детей. А я была согласна разделить с ней Селима. Что нам еще оставалось делать? Ее отцом был Менгли Гирей. Крымский хан только так мог защититься от Османов. Разве могла Айше отказаться выйти замуж за Селима?

Хафза Султан потянулась, взяла стакан шербета и сделала глоток.

Хюррем пыталась понять, к чему она клонит и как ей себя вести.