Как из далёкого северного края держать связь с миром? И это обдумано. Устим снарядил своего сына следовать за боярином. Фёдору Никитичу он сказал, проникнув к нему в застенок:

— В монастыре при тебе будет находиться Малой, и хоть бедного с богатым не равняют, а всё же он тебе сгодится. Вести тебе будет приносить и во всём верную службу сослужит.

В то же время Фёдор ещё и представить не мог, как необходима будет ему служба сына его холопа Устима. Кто бы подумал, что среди монастырского безмолвия Малой найдёт людей, связанных тайными связями с казаками и крамольными дворянами да детьми боярскими! С ними-то и станет сообщаться Малой.

Дорога в Антониев-Сийский монастырь лежала через Галич. Там в одном из монастырей, до своего бегства к казакам, временно пребывал Григорий Отрепьев. Среди служек этого монастыря был человек, который держал связь с казаками, получал от них верные вести и передавал их Малому. Всё это держалось в строгой тайне. С великой осторожностью и волнением допускал к себе Филарет Малого, которому удавалось в пути сделать вылазку в монастырь Галича.

Мог ли Филарет когда-нибудь помыслить, что будет чаять себе добра и спасения от молодого авантюриста, сына бывшего холопа! Отныне в далёкую ссылку его сопровождала надежда. «Рабо-царь» ещё пожалеет о своей злобе. И бояре пожалеют», — думал он. В памяти вставали слова из Писания: «Вожди слепых, комара оцеживающие, а верблюда поглощающие». Он повторял эти слова вслух и мысленно обращался к предавшим его боярам: «Сами-то как мыслите спастись? Никак. Недаром говорится: «Доносчику — первый кнут». Вы ещё пожалеете, что возвели поклёпы на Романовых».

Эти надежды на возмездие своим врагам и торжество над ними долго скрашивали угрюмое безмолвие его жизни в Сийском монастыре.

Филарет долго не мог войти в колею монастырской жизни. Не всегда ходил в церковь. Молился у себя в келье. О неизбежной беседе с настоятелем монастыря игуменом Ионой думал как о докуке, хотя и слышал о заболевшем старце слова добрые и похвальные. У Романовых, сколько он помнил, была давняя неприязнь к монахам и монастырям, ещё со времён Ивана Грозного, который притеснял монахов, а монастырские владения отписывал в царскую казну. Это, впрочем, не мешало ему оставаться благочестивым, ездить в монастыри на богомолье и чтить монастырский устав. Но всё это — на свой лад.

Что же спрашивать с бояр?

Многие из них далеко не всегда придерживались строгого благочестия. В Москве не новостью были домашние церкви, где служили попы по найму. Среди них нередко встречались обыкновенные бродяжки — тем самым понижалась роль духовного сана вообще.

Романовы не были исключением. Удивительно ли, что боярин Иван Романов грубо обошёлся с самим патриархом Гермогеном, выговаривая ему, что он «мешается в мирские дела»? И кто возмутился, узнав, что святейшего бросили в подземелье?

А монастыри? Из обителей спасения они волей самих царей превращались в обители наказания, которое пожизненно отбывали там насильно постриженные.

Вынужденное монашество стало для Филарета тяжким бременем. Если бы у него была возможность выбора, он предпочёл бы обыкновенную ссылку, где было больше внутренней свободы. Впрочем, не склонный терять присутствия духа, Фёдор Никитич рассчитывал на послабление со стороны настоятеля. Приставленных к нему старцев Леонида и Иринарха он прогнал посохом и заявил им, что будет жить не по монастырскому чину, а своей волей. Отказался принимать участие в общих трапезах. Еду и питьё ему приносили в келью особо. Чтобы не стоять в церкви вместе со всеми, он заявил о своём желании петь на клиросе[28] за загородкой, отделявшей его от остальных. Ему сказали, что на то было милостивое согласие игумена Ионы, но Филарет и сам догадывался об этом.

Встретились они случайно, на прогулке. Игумен только что выздоровел, был ещё слаб и пригласил опального боярина в свои покои. Филарет пошёл следом за старцем и немало изумился, оглядев покои настоятеля монастыря. Скромным убранством они напоминали просторную келью. Единственной «роскошью» был богатый киот. Две деревянные лавки, у противоположной стены — жёсткое ложе. В углу — столик. Какие-то бумаги, Библия. В покоях было прохладно и сумрачно, но вошедший келейник зажёг свечи у киота, и они осветились мягким уютным светом.

Игумен сел у столика, Филарет — напротив, на лавке.

— Старец Филарет хочет сказать мне о своих нуждах? — спросил настоятель монастыря.

— О нуждах? Да, — откликнулся Филарет, которого задело обращённое к нему слово «старец». — Легко ли подчиняться насилию судьбы? В моей прежней жизни были воля, красота, лад.

— Всё в воле Божьей, — заметил игумен. — Молись, Филарет, о милости Божьей.

— Люди говорят: молиться — молись, а злых людей берегись!

Ответ был едким, но Иона терпеливо смолчал. Лицо ещё не старого игумена было спокойным. Низкорослый, хилый, он казался довольным своей жизнью. Филарет был значительно моложе его. Он сохранил статность и красоту, но выглядел старше игумена. В его густых волосах пробивалась седина, щёки ввалились. На лице, особенно в горящем, суровом взгляде можно было прочесть следы недавних потрясений.

Всё это видел и постигал игумен. Он, сжившийся с совершеннейшим послушанием, хотел понять человека, привыкшего жить раскованно, богато, со своевольным размахом.

— Не всякому по плечу монашеский подвиг, — осторожно заметил он. — Поначалу обучайся монастырской жизни и её нравам, по силам налагай на себя воздержание и бдение, соблюдая чистоту во всём, как украшение уединённой жизни.

— К уединению я не склонен, святой отец. С отрочества навык к беседе и застолью.

Помолчав, Филарет добавил:

— Ты бы не поучал меня так строго, святой отец, ежели бы видел, каков я был. На пальцах у меня были перстни, какие носили иноземные принцы. Пояс золотой, сапоги, шёлком шитые.

— Какая нужда человеку носить дорогие перстни, а ноги обувать в сапоги, шитые шёлком? — произнёс игумен, с сочувственным любопытством вглядываясь в лицо Филарета.

— Что ты понимаешь в земной жизни, святой отец! У меня псарня была на зависть богатая, и псам кидали пищу вкуснее и сытнее, чем ныне за моим столом. А для охоты мы соколов знатных держали да кречетов.

— Какая нужда человеку иметь много псов? Какая выгода тратить время над птицами?

— Человеколюбец Бог всё на пользу людям творит, — возразил Филарет.

— Не будет тебе пользы в монастырской жизни, ежели ты одержим земными заботами, — печально заключил Иона.

— В чём ты видишь пользу монастырской жизни, святой отец?

— Соблюдать род человеческий от волков, душе пагубных, спасать души людские от искушения дьявола.

— От себя ли учишь, отче игумен?