– Ну вы сравнили! – фыркнул Уолтер. – С Библией!

Толботт не обратил на это внимания. Потеплевшим голосом он признался:

– Ты стал мне почти сыном. Другого у меня никогда не будет. Ты – тот ученик, о котором мечтает всякий. Ты понесешь мою жизненную мудрость в будущее во благо человечества!

Уолтера пробил озноб.

– Мир желает получить общую теорию поля, – бормотал Толботт. – Единую теорию, объясняющую все. Раз люди этого хотят – пусть получат.

Веки его слипались, кровь, упрямо сочившаяся из порезов, унялась.

– Если хочешь разбогатеть, закупай дерматин, – прошелестел он. – Добудь себе оружие и найди Доусона или Джамала. Убей тех, кого они тебе назначат.

И тут он как будто снова уснул. Голова завалилась на спинку стула, рот раскрылся, обмякший язык выпал наружу.

Уолтер не стал проверять пульс, до того мертвым выглядел старик. В службу спасения тоже звонить не стал. Теперь были проблемы поважнее.

Уолтер много недель просидел в подвале, пока с миром наверху происходили медленные, необратимые изменения.

Там вполне уже могли копать ямы. Список самых нежеланных людей Америки насчитывает тысячи, десятки тысяч имен. Не меньше читателей у книги Толботта. И все это наверняка прикол. Грандиозное надувательство.

Но на случай, если все-таки нет, Уолтер позвонил Нику. И Шасте.

* * *

Охваченная страстью, обольстительно умоляла Шаста: «Возьмите же меня, милорд!». Закатывая глаза, бросала на него зазывные взгляды. Алый ротик ее приоткрылся, словно пьяна была она желанием, как развратная девка.

Не успел вернуться Чарли во дворец с совета, как насела она на него, склоняя к соитию. Повисла на нем, едва сошел он с кареты. Тот бродяга, Ник, ловко провел их по мертвому Портленду – и на совет, и обратно. Столь приятным спутником он был, что Чарли пригласил его в Мэрихилл развлечь придворных музыкой во время празднеств по случаю урожая тыкв.

Как предписывали правила хорошего тона, Чарли представил нового музыканта домашним женам, придворным и королеве.

Потрясенно взглянула на него Шаста, хоть и уверяла, что никогда прежде бродягу не видела. Покраснела густо и повлекла Чарли за собой, всяко давая понять, какой огонь разожгла в ее чреслах разлука с супругом.

Удалившись с ним в брачные покои, кинулась она распускать на нем шнуровки. Лихо сорвала и отбросила жемчугами расшитый гульфик. Искусными манипуляциями рта и рук вознамерилась взволновать его.

Прежде совокуплялся с ней Чарли во всех уголках своего дворца, теперь же устал он. Горстями пил он «виагру», но не имела она эффекта. Монарший скипетр его и сферы поникли, рыхлые и мягкие, как губка. Глухи они оставались к чарам прелестниц, но крайне чувствительны стали к любому касанью – подкладка самого мягкого гульфика их натирала. Уверял его лекарь, что недомогание сие преходяще и является лишь результатом неумеренного пользования. Сам же говорил себе Чарли: «Это от стресса».

А королева, не слушая протестов, снова его осаждала. Хотя живот ее уже отяжелел приплодом, судя по изменениям стана и отсутствию месячных очищений, на желание ее это ничуть не повлияло. Стянула она с Чарли панталоны из дерматина, корсаж с себя сорвала, обнажив налитую грудь. Нагая и обольстительная, завалила супруга на ложе и силой оседлала его благоуханными своими прелестями.

Увы, безучастен остался монарший скипетр к чувственным ласкам. Лежал он между ног у Чарли дохлым удавом. Бледный и бесхребетный, как выеденная шкурка сосиски. Шаста же в исступлении продолжала дергать и дергать.

Хоть и было Чарли немного больно, он благодушно терпел, уважая супругу. Рассудил он, что от таких стараний быстро она устанет. Смутно припомнилась ему история лекаря о матери его и катетере…

И тут королева дернула изо всех сил. Утратив опору, повалилась она спиной на ковры с постели. А вскочив, ликуя воздела в кулаке свою добычу. Увидел Чарли в руке ее нечто вялое и бессильное. Обмякшее и клеклое. Бледное и бескровное, как луна.

И вскричал он в ужасе:

– Что ты наделала, гнусная ведьма?!

А Шаста отвечала ему, злобы своей не скрывая:

– Говори по-нормальному, реально задрал уже ваш средневековый цирк! – Она потрясала скользким, капающим своим трофеем. – Про скрипичного паука слышал?

И разразилась ученой тирадой о некой чудовищной твари, которая укусом своим впрыскивает жертве токсин. Омерзительный яд, что вызывает некроз тканей. Сам же укус безболезнен, и омертвение наступает не сразу.

– Чувак, – хохотала вероломная, потрясая куском мяса, – я совала этих пауков тебе в августейшие гульфики с первого урожая водяного кресса!

Со временем паучий яд вызвал потерю чувствительности и принялся уничтожать мужской орган изнутри. Много было того яда от многих укусов, постепенно растворил он клеточные мембраны и превратил инструмент продолжения рода в бесполезный мешочек с розовой массой. Этот пузырь с желе и оторвала разъяренная королева. Теперь держала она его над головой и потрясала им, как полароидным снимком. Замахнулась она с бейсбольной сноровкой, готовясь швырнуть полужидкий, бесчувственный студень.

И Чарли, могучий вождь первого клана Государства Арийского, знатный владелец поместья Мэрихилл, доблестный убийца многих врагов из Списка, избранный вождем Доусоном, избравший вождя Мартина, избравшего вождя Патрика, избравшего вождя Тревора, испустил Чарли визгливый вой.

А Шаста крикнула ему:

– Я залезла в твой компьютер! Я знаю, что вы сделали с Уолтером!

И в тот же миг запустила она свой трофей в витражное окно, тот с брызгами красных и желтых осколков взмыл в безоблачное небо и с влажным хлюпаньем шлепнулся под ноги полевым женам, которые тут же узнали его, едва коснулся он земли меж грядок с мангольдом и цукини. Там, в пыли, и нашел он последнее пристанище, и жадные муравьи тут же припали к этой реликвии.

В ужасе взирая на мокрый кратер, оставшийся на месте его скипетра и сфер, Чарли выл и призывал на голову коварной гнев Одина, Тора и дворцовую стражу.

– Гореть тебе за это на костре, подлая ведьма! – вопил он.

Но жена его и мать его последнего, нерожденного еще ребенка уже спешно покинула помещение. Зловредно выкрикнув на прощанье:

– И что бы там ни говорил твой Эрнст Цюндель, Холокост был очень даже по правде!

* * *

В мире, где только начали рыть ямы под братские могилы, выстилая их пластиковой пленкой и слоем извести, Ник держал мобильник и обдолбанным голосом уточнял: «В смысле это, типа, будет прям реально большая революция?»

Уолтер не знал, что именно успела натворить книга Толботта и ее последователи. Он хотел предупредить кого-нибудь. Хоть кого-то. И позвонил единственным двоим, кому в жизни доверял.

Шаста спрашивала в трубку: «Уолтер, погоди, ты что, убил человека?»