– Персик… соскучилась? – мягким, почти нежным голосом спросил демон, и девушка взвилась, словно за шиворот ей плеснули кипятка.

– Ненавижу!!!

– Да понял я, понял. – И он, по-прежнему вдавливая долгожданную гостью в стену, накрыл поцелуем распахнувшийся для новых обличительных речей рот.

Присмиревшая егоза сразу ослабла, обмякла, растаяла.

Фрэйно же продолжил ее целовать, чтобы закрепить победу и не рисковать больше косами. Она забавляла его. За ней было интересно наблюдать. Непокорная, но в то же время послушная. Смелая, но робкая. Порывистая, но покладистая. Полная несовместимых противоречий. Она была похожа на настоящую демоницу – достаточно жесткая, чтобы выдерживать его ласки, и достаточно самоуверенная, чтобы не лебезить. Но при этом умела чувствовать. То есть была идеальна. Но знать об этом ей не следовало.

Под прикосновениями горячих рук Нат стонала и плавилась, рвала ногтями плечи, забывая о том, что они только-только зажили.

– Ненавижу… Самоуверенная рыжая сволочь… – бессвязно шептала счастливица, уже в общем-то не придавая значения словам.

Во всяком случае, все эти оскорбительные эпитеты она произносила срывающимся от наслаждения голосом. В какой-то момент демон отстранился и сказал, заглядывая в затуманенные желанием синие глаза:

– Я хочу тебя укусить.

Суккуб опустила ресницы. Ей было все равно, что он с ней сделает. Отказать она не могла. Не ему. Девушка закрыла глаза, приготовившись к боли, но вместо этого лишь протяжно застонала, когда он мягко прикусил тонкую кожу на груди. Персиковая красавица задыхалась, кричала и выгибалась в его руках, захлебываясь блаженством. Ей не приходилось быть кем-то другим. Только собой. И это оказалось упоительно…

Они лежали на узкой кушетке, совершенно не предназначенной для того, что на ней произошло. Здесь было тесно, и обнаженная гостья распростерлась поверх любовника. Она уткнулась лицом ему в шею и боялась пошевелиться. Если поднять голову, окажется, что все закончилось, и тогда придется собирать по комнате разбросанную одежду и уходить. До следующего раза. А потом снова бежать к нему, раздираемой желанием и обидой. Соблазнительница закусила губу. Никогда не думала, что это так страшно.

– Что именно? – спросил Фрэйно, лениво поглаживая шелковистое бедро.

– А? – Блаженствующая дива вскинула голову.

– «Никогда не думала, что это так страшно», – повторил он ее случайно произнесенные вслух слова. – Спрашиваю, что именно?

Собеседница снова уткнулась лицом в горячую шею и глухо ответила:

– Любить.

Телохранитель нииды оторвал ее от себя.

– Что?

– Любить. Страшно любить. А тебя я, кажется, люблю, – ответила суккуб, не считая нужным врать. Зачем? Конечно, это смешно. И это пройдет. Ему-то вообще все равно.

– Персик, – предостерегающе напомнил демон, – я любить не умею.

Она снова легла ему на грудь и прошептала, касаясь губами обжигающей кожи:

– Жаль…

Мужчина хмыкнул и сел. Натэли пришлось последовать за ним. Теперь они оказались лицом к лицу.

– Персик, – воин Ада заглянул ей в глаза, – почему жаль?

Непонятая пожала плечами:

– Не знаю. Просто жаль, и все. Хотя не представляю тебя влюбленным.

Он улыбнулся. Впервые улыбнулся. Это была не усмешка, не ухмылка, а обычная человеческая улыбка.

– Тогда почему ты меня любишь, если я на это не способен? В чем причина?

Она смешалась, но все-таки начала перечислять:

– Ты первый, кто спросил разрешения, прежде чем сделать что-то, на что я могу не согласиться. Первый, кто не захотел, чтобы я принимала чей-то облик. Первый, кто не причинил мне боли. За это.

Демон задумался.

– Расскажи мне, как это – любить? Что это значит? – попросил он.

Его руки лежали на ее бедрах. Он не гнал ее. А на теле все еще горели его поцелуи и укусы. Нат закрыла глаза. Такой простой вопрос и ни одного ответа….

– Ну… любить, это значит не причинять другому боли… – Она задумалась, вспоминая, что еще можно отнести к любви, когда собеседник вдруг спросил:

– А я причинил тебе боль?

– Нет… – растерянно ответила девушка и смешалась, не понимая, куда он клонит.

– Хорошо. Что еще? – Он снова приготовился слушать.

– Любить, значит, делать приятно тому, кого любишь, – неуверенно проговорила рассказчица.

Полно, дурочка, что ты знаешь о любви?

– А я не сделал тебе приятно? – продолжил допытываться демон.

Гостья покраснела от удовольствия, вспоминая то, что творилось в этой комнате несколько минут назад.

– Сделал, – согласилась она и вдруг просияла, поняв, что же такое любовь. – Это когда ты всецело принадлежишь тому, кого любишь! Быть безоговорочно чьей-то…

Удивленный воин Ада слегка отстранился:

– И ты бы хотела быть безоговорочно моей?

Красавица с синими волосами, не раздумывая, кивнула, хотя и сама плохо понимала, что означает это «безоговорочно».

– И ты признаешь над собой мою власть? – спросил искуситель, проводя пальцами по бархатистой спине. – Скажи. Признаешь?

– Да… – простонала она, отдаваясь ласке и почти не понимая смысла обращенных к ней слов.

– Добровольно? – настойчиво допытывался он.

– Да.

– Это правда?

– Да.

– Персик… – Карие глаза полыхнули торжеством. – Ты согласилась. Трижды. Теперь у тебя есть хозяин.

Он с удовольствием наблюдал, как лицо тугодумки из нежно-персикового становится пепельно-серым. Натэль слишком поздно поняла – ее подловили, заставив совершить даже не ошибку – самоубийство. Стать вещью, принадлежащей коварному и жестокому господину. Сердце замерло в груди, во рту пересохло. Он обманул ее! Провел, как ребенка! И теперь она рабыня. Но не абстрактная рабыня этого мира, а вполне конкретная, у которой есть владелец…

– Ну же, сладкая, – примирительно сказал коварный лукавец, – чего расстроилась? Ты же только что искренне хотела мне принадлежать. Да еще к тому же безоговорочно. Вот и принадлежишь.

Суккуб сделала судорожный вдох. На глаза навернулись слезы. Дура! Какая дура! Наивная, глупая дура, возомнившая невесть что о демоне, которому просто захотелось иметь под боком на все готовую и на все согласную подстилку для любовных утех. Хотя, каких любовных… Он не знает, что такое любовь.

Фрэйно смотрел, как все эти мысли мелькают на ее лице.

– Я слышал, будто любовь – самое сильное чувство. Даже сильнее ненависти, хотя в это верится с трудом, – сказал вдруг он. – Но ты, похоже, больше меня не любишь, а, Персик? Не любишь и не хочешь принадлежать.