По некоторым подробностям, которые упомянул в рассказе Яшма, Развияр понял, что парень не врет. Он в самом деле подходил близко к полуразрушенному замку, бродил по дну ущелья, рисковал оказаться под обвалом, находил трупы зверуинов и защитников замка, отыскал чашку, почти целую, видел черный дым, поднимающийся из расщелины высоко на склоне… Потом в него стреляли с верхних этажей замка: недвусмысленный приказ убираться вон.

Кто живет в замке? Остатки гарнизона? Зверуины? Их придется выкурить оттуда – или попытаться договориться. И сделать это еще до того, как прибудут караваны, как зодчий осмотрит замок, как вынесет свой приговор: пригодно к восстановлению? Не пригодно? И тогда Дол-Шерт потребует от Развияра немедленно воспользоваться секретом, полученным от властелина…

Это будет потом, сказал себе Развияр. У меня есть время, чтобы приготовиться. Еще несколько дней.

Дол-Шерт покупал рабов с видом человека, явившегося на рынок за овощами. Выбирал придирчиво, торговался без излишней скупости, отлично знал всех хозяев. С крупными работорговцами здоровался за руку, мелким слегка кивал. Ему стремились угодить; Развияр шел следом, низко опустив голову, чтобы не привлекать лишнего внимания, и старался не глядеть по сторонам.

– Нужны бабы, – задумчиво сказал Дол-Шерт. – Полдесятка, самое меньшее.

– Они у тебя работать будут – или с бабами обжиматься? – сквозь зубы спросил Развияр.

Дол-Шерт покосился на него:

– Что, в твоем секретном плане сказано – баб в замок не покупать?

Развияр не нашелся, что ответить. Дол-Шерт постоял, скалясь, глядя на него в упор, потом отошел к своим людям – распоряжался, куда уводить уже купленных рабов. Развияр стоял, съежившись, под молчаливыми взглядами выставленных на продажу людей, и лихорадочно придумывал объяснение для Дол-Шерта – почему он, Развияр, не пойдет в торговые ряды, где продают женщин и детей.

Рядом, под выцветшим от солнца навесом, мелкий работорговец пытался сбыть товар мелкому же судовладельцу.

– Дешево прошу! Гроши! А что рука у него, – так ноги-то целые! Тебе же в гребное колесо, а не на весла?

– «Ноги целые»! Ты посмотри на его ноги, он их еле волочит! Больше съест, чем заработает!

– А ест он мало…

– Не позорился бы – такое на рынке выставлять!

– Погоди, у меня есть еще помоложе…

Развияр, хоть не хотел смотреть, все-таки повернул голову. Совсем рядом, безучастный, как дерево, стоял в ряду живого товара сотник Бран.

Развияр узнал его, несмотря на седую бороду, почти полностью скрывшую покрытое шрамами красное лицо. Несмотря на новый шрам от удара мечом – на лбу. Несмотря на то, что правая рука сотника висела плетью. Несмотря на взгляд – мутный и отрешенный.

Он подошел. Молча взял торговца за горло. Тот оборвал речь на полуслове, забился; Развияр поднял его над землей, готовый задушить.

Закричал покупатель. Его крик подхватили несколько голосов; где-то свистнул бич, возвращая порядок. На рабском рынке не были новостью внезапные волнения, истерики, пробегающие по рядам, и здешние надсмотрщики знали, как с этим справляться.

Торговец хрипел, болтая в воздухе ногами, задыхаясь. Развияр швырнул его на землю и вытащил меч. Кто-то повис на его плечах; Развияр стряхнул чужие руки, не оглядываясь.

– Эй, стой! – повелительно крикнул Дол-Шерт.

Развияр остановился. Обернулся; люди ночного барона стояли полукругом, готовые и к бою, и к убийству. Развияр заставил себя убрать меч. Медленно поднял руки:

– Все хорошо. Делайте свое дело.

Дол-Шерт прищурился. Развияр выдержал его взгляд, потом посмотрел на мелкого торговца, который все еще корчился в пыли:

– Старик – мой, я его забираю. И будь ты проклят, сволочь.

* * *

Дневное убежище Нови было в самом центре города, в огромном особняке, обнесенном каменной стеной. По дорожкам сада ходили белые и алые птицы, в маленьком бассейне лежала рыба-солонуха, превращающая морскую воду в пресную. Вдоль стены тянулось строение, бывшее одновременно и казармой, и таверной, и домом развлечений. Развияр потребовал отдельную комнату и привел туда Брана; тот молчал.

Бывшему сотнику дали поесть и помыться, принесли чистую одежду. Развияр, занятый переговорами с зодчим под пристальным взглядом Нови, наведывался к Брану трижды за этот день. Старик молчал, хотя явно понимал обращенные к нему слова.

Рабы ушли по дороге к замку, однажды пройденной Развияром. Прилетел почтовый нетопырь с вестью, что второй караван – с ремесленниками и головорезами – догнал первый, с древесиной, за два дня пути до Кипучки. Это был знак, что Развияру с Дол-Шертом пора отправляться.

Сотник Бран лежал в своей клетушке, вытянувшись на тюфяке, глядя в потолок. Развияр зашел к нему, уже не надеясь на разговор.

– Я ухожу, – сказал от дверей. – Ты свободен, потому что я не выкупил тебя, а отбил. Можешь оставаться здесь, тебя не тронут… какое-то время. Лучше уйди, когда немного окрепнешь – уйди подальше от Фер. Я оставлю тебе денег…

Он снял с пояса кошелек. Тусклый свет из маленького окошка играл серебром и чернью его кольчуги.

– Ты его убил, – сказал вдруг сотник Бран. – Человека, который взял тебя из рабов… приблизил к себе.

– Да, – Развияр опустил руки. – А почему я это сделал – я тебе не скажу. Это будет между мной… и властелином.

Бран покачал головой:

– Он любил женщин. И никогда не был падок до мальчиков. Он любил тебя, как сына, а не как любовника, и…

Развияр расхохотался. Это было грубо и, пожалуй, обидно, но он ничего не успел сделать – даже закрыть рот ладонями. Наверное, во всем строении услышали его жутковатый, отрывистый смех, больше похожий на ночной крик какого-нибудь хищника.

Зрачки Брана расширились:

– Ты смеешься?!

– Какое забавное объяснение, – Развияр вытер слезы. – Какая трогательная причина для убийства. Сотник… Ты никогда не сможешь представить, что между нами произошло. И никогда не узнаешь. Извини.

Бран сел на тюфяке. Розовый шрам на его голове налился кровью, Бран неосознанно провел по нему здоровой рукой:

– Парень…

И закашлялся.

* * *

Времени было мало. Бран говорил торопливо, задыхаясь, то и дело потирая шрам. После гибели властелина он на короткое время принял командование на себя, но твердыня шаталась, дрожал пол, стены покрывались трещинами. Ручьи иссякли, началась жажда, а с ней болезни. Рабы и ремесленники, женщины, вольнонаемные бросились кто куда – многие уцелели, некоторых захватили зверуины. От беглецов зверуины узнали о гибели властелина и предприняли еще одну атаку. Они ворвались в замок, Бран сражался у самых ворот. Думал, что умер в бою – но, к несчастью, выжил; его приняли за мертвого. Он очнулся почти через месяц в хижине каких-то пастухов. Они долго жил с этими людьми, которых прежде презирал; силы постепенно возвращались к нему, но правая рука отказывалась повиноваться.