Тут многие рыцари заволновались, потому что Белый Ключник никогда не говорил им о божьих крепостных, а только о божьих воинах.

Проповедник сказал тревожно:

– Ты говоришь о противоречиях между свободой и необходимостью. Но разум бога не знает противоречий, они возникают лишь в разуме человека.

Даттам прищурился:

– Если в боге не различать свободы и необходимости, как же в нем различать единство и множественность?

Тут проповедник закусил губу и ответил:

– Я многое бы мог тебе возразить, но зачем? Ибо вижу я, что в этом споре меня интересует истина, а тебя интересует, как меня повесить.

– Да, – сказал Даттам, – я тебя повешу! Я тебя повешу за убийства и грабежи, вызванные твоей проповедью. А за что бы ты меня повесил? За жадность, за гордыню? Да остался ли рассудок у тех сеньоров, кто тебя слушает? Король Ятун лазил с колодками в людские души, рушил стены замков, грабил сокровища и наполнял ими храмы, и в стране было преступлением – не думать, как король! А теперь у вас повыдирали зубы, вы и стали проповедовать: тюря-де здоровей жаркого!

– Даже император, – продолжал Даттам, – преследует проступки против императора, предоставляя богам преследовать проступки против богов. Предки аломов не хотели стать рабами императора. А потомки, я гляжу, хотят стать рабами у бога-побирушки!

Этим Даттам устыдил многих, и все же много тут было тех рыцарей, которые обрадовались, когда Белый Ключник опять вернулся в здешние горы, потому что часто бывает, что человек совершит грех: обманом зарежет родственника, или по нечаянности съест запретную для него в этот день дичь, и всем хотелось иметь под рукой Белого Ключника для того, чтобы он истолковал грехи.

– Так-то это так, – сказал один из сеньоров неуверенно, – но ведь если у нас не будет знакомых на небе, нам будет трудно замаливать наши грехи, а ни у кого нет стольких знакомых на небе, как у Белого Ключника, и к тому же он ни гроша не берет за посредничество между людьми и богами. Это ведь золотой человек, Даттам – отпусти его.

– Если это золотой человек, – сказал Даттам, – то согласен ли кто-нибудь из присутствующих дать за его голову столько золота, сколько она весит?

Рыцари попятились, потому что у одних не было столько золота, а у других – желания его тратить, и тут Бредшо сказал:

– Я согласен, Даттам, и в Ламассе я отдам вам золото.

Даттам усмехнулся.

– Но вы уже продали мне все ваше золото, Сайлас! Если уж вы будете платить за этого человека, то, чур, только тем золотом, которое вы купите у меня, потому что я не намерен упускать комиссионные.

– Хорошо, – сказал Бредшо.

Но тут уж сеньоры вокруг подняли невероятный гвалт, и один из дружинников, выступил вперед и сказал:

– Как ты смеешь, Даттам! Бредшо спас тебе жизнь у ручья, и если он хочет отпустить проповедника, то ты обязан тут же это сделать!

– Легко тебе любить людей за чужой счет, Ганна! Из-за этого человека у меня сгорело на шесть тысяч ишевиков всякого добра, а я должен его отпустить!

– Это добро сгорело не от чужих проповедей, а от вашей жадности, Даттам, – сказал эконом Шавия.

Даттам помолчал и махнул рукой:

– Я дарю вам этого человека, Сайлас.

* * *

По пути в замок Бредшо спешился и пошел рядом с проповедником, и вышло так, что они отстали от Даттама. Проповедник шел молча и на Бредшо не смотрел, и Бредшо подумал, что тот человек ценит свою жизнь куда меньше, чем сам Бредшо ценит золото. Хотя Бредшо ценил золото не очень-то высоко.

– Зачем ты вмешиваешься, чужеземец? Или тебе будет хуже, оттого что меня повесят? – вдруг спросил Белый Ключник.

– Так, – сказал Бредшо. – Просто, если я вижу, что Даттам чего-то делает, мне кажется, что справедливей поступить наоборот.

Проповедник усмехнулся.

– Зачем ты едешь в империю?

– По делам прибыли.

– Я же вижу, что это неправда, – возразил проповедник.

Бредшо вздрогнул.

– Неужели это так заметно?

– Не бойся, это незаметно Даттаму, потому что ему кажется, что каждый человек мечтает о барыше, только один добивается того, что мечтает, а другой продолжает мечтать. Но я-то знаю, что ты не похож на тех, кто думает о барыше, и тебе будет плохо в империи. Еще хуже, чем здесь.

Помолчал и спросил:

– Что ты везешь в империю?

– Золото.

Проповедник взглянул удивленно.

– Это же монополия храма. Сколько с тебя взял Даттам за такой провоз? Треть? Четверть?

– Всего лишь небольшие комиссионные, – сказал Бредшо. – Я продал ему это золото за серебро из здешних копей, а по прибытии империю он продаст мне золото обратно.

Проповедник подумал и сказал:

– Он берет с тебя больше трети.

Бредшо как в полынью окунуло.

– Что? Как?!

– Курс серебра по отношению к золоту в империи втрое ниже, чем соответствующий курс в королевстве.

Бредшо даже рот раскрыл.

– Почему?!

– В империи нет серебряных денег.

– Но… но это было не предложение Даттама! Это был совет его врага… Шавии!

Проповедник пожал плечами. Бредшо понял, что сморозил глупость. Кто ему сказал, что эти двое враги? Может, они нарочно разыгрывали вражду, чтобы кинуть Бредшо. А может, и в самом деле враги во всем, за исключением прибыли храма, – это, братцы, дело святое.

– Но почему мне никто раньше не сказал?

– Те, кто не были в империи, этого не знают. А те, кто были – те сообщники Даттама. Они за твоей спиной глаза оборвали со смеха.

– А ты – ты был в империи?

– Да.

– Зачем?

– Я искал страну, где люди стоят ближе к богу, и нашел заповедник червей и драконов.

Помолчал и прибавил:

– И после этого путешествия меня стали считать колдуном.

– А ты не колдун?

– Я не колдун, – сказал проповедник, – колдуны держат свои знания в тайне, а все, что является тайной, становится рано или поздно злом. Люди храма владеют страшными тайнами, крестьяне империи бегут в лес, завидев их на дороге, души чиновников сидят у них в стеклянных кувшинах, и сам экзарх боится их колдовства.

Бредшо был слишком ошеломлен известием об учиненной с ним проделке, но все же насторожился.

– Значит, – сказал он, – в империи нет колдовства? Колдовство известно только монахам храма?

Проповедник поглядел на него удивленно:

– Какое же это колдовство, если оно известно всем?