Он сделал как сказал Стене: написал пару умных смиренных писем, подождал ответа, которого не последовало, и решил снова наведаться к старику. С этим делом следовало разобраться раз и навсегда.

Солнечным днем в начале апреля Лео вышел из двенадцатого трамвая у Хёгландсторгет. Улица была едва ли не более пустынна, чем в прошлый раз, из некоторых труб вился дым, где-то в доме жалко тявкнул пудель, и больше ничего. Снег в саду Хогарта полностью растаял, и это зрелище отнюдь не радовало глаз человека, который когда-то был ботаником. Сад находился в ужасном состоянии, калитка открывалась туго и со скрипом.

Лео взглянул на дом. Лампа в кабинете светилась, как и прежде. Звонок глухо протрещал где-то в глубине дома; никакого отклика. Дом был мертв. Лео позвонил еще раз, затем обогнул дом и подошел к черному ходу. Тишина. Он заглянул через стекло на веранду: она казалась холодной и неуютной. Лео видел большую комнату с кожаной мебелью и драгоценными картинами — лакомый кусок для просвещенных воров.

Делать было нечего. Продолжать звонить, привлекая внимание любопытных соседей, не было смысла. Впрочем, любопытных соседей не наблюдалось: улица словно вымерла. Но Лео все же решил вернуться домой, позвонить Стене Форману и вежливо попросить его катиться ко всем чертям со своим «Делом Хогарта».

На пути к трамвайной остановке Лео пришло в голову проверить почтовый ящик. Он быстро вернулся к скрипящей калитке с облупившейся краской и треснувшим почтовым ящиком, где и в самом деле лежали промокшие газеты за четыре дня, реклама для владельцев частных домов и столь же остроумные, сколь промокшие письма Лео.

Оглянувшись по сторонам и никого не увидев, он взял письма и снова отправился к остановке. Он больше не желал ни минуты думать об этом деле.

Но в ход событий вмешался обеспокоенный Генри, о чем впоследствии пожалел. Он был на съемках в Сконе: это стало его первой серьезной работой — настоящая эпизодическая роль с несколькими репликами, после которой он вернулся домой, очень довольный собой.

Вернувшись, он застал Лео растревоженным и беспокойным, каким тот бывал нечасто. Лео рассказал брату всю историю с самого начала: разговоры Вернера о пропавшем отце, грозящее Стене Форману банкротство, старик Хогарт в Бромма. Генри заявил, что помнит Эдварда Хогарта по обществу «ООО»: по его словам, это был человек с двумя ногами, двумя руками и головой на плечах — Лео вежливо согласился с данным описанием.

Но черт возьми, возмущался Генри, неужели не ясно, что необходимо вывести старика из спячки?! Они должны быть достойны своих предков. Дед Моргоншерна никогда не отступал, Лео должен проследить, чтобы со стариком не произошло ничего дурного. А если это к тому же образумит Вернера и даст Лео неплохой барыш, то какие могут быть разговоры, присвистнул Генри. Лео пора перестать бродить наедине со своими мыслями, настало время поиграть в сыщика. Генри знает эту кухню, он и сам был агентом в Берлине. Главное держаться как ни в чем не бывало, что бы ни произошло. Черт, Генри даже завидует братцу. От Лео он такого не ожидал. Вундеркинд станет героем!

Вовсе не собираясь становиться героем, Лео снова сел в трамвай номер двенадцать. Он не хотел быть героем, наоборот — он мечтал избавиться от всей этой чепухи, которая не шла у него из головы, и вновь обрести покой, чтобы продолжить работу над «Аутопсией». Лео был вынужден признать, что подцепил вирус — вирус причастности к чему-то, неизвестному остальным.

Двенадцатый трамвай шел по своему маршруту, Хёгландсторгет вздыхала под покровом тишины, Лео двигался прямо к цели. Чуть возбужденный, он быстро шел к дому Хогарта; в тот вечер улочка казалась ему не только тихой и заброшенной, но и мрачной, темной. Однако Лео решил не поддаваться страху, пусть у него и были все основания бояться. Он открыл тугую скрипучую калитку, прохрустел гравием на пути к главному входу и энергично позвонил в дверь. Звонок трещал и ворчал, но никто не отзывался.

На верхнем этаже светилась лампа, но дом казался таким же заброшенным, как и прежде. Не раздумывая над тем, что законно и что незаконно, гость обогнул дом, подошел к черному ходу и дернул дверную ручку. Дверь — старая, из тонкой сосновой доски — была заперта, Лео проверил замок и щеколду. Старому взломщику, управившемуся с сотней замков, не составило особого труда вскрыть этот — с помощью тонкой жестяной полоски из мусорного бака.

Лео действовал, ни на секунду не задумываясь над тем, что происходит. Он возбужденно дышал, тяжко, едва ли не пыхтя. Руки его нервно дрожали; возможно, Лео понимал, что стоит ему задуматься, усомниться хоть на секунду, как он отправится домой на двенадцатом трамвае. Дело требовало храбрости, а храбрость часто бывает глупа, дерзка и неразумна. Мысль о том, что старик, сидя дома или лежа в постели, может принять Лео за вора, лишь слегка смущала взломщика. Возможно, хозяин держал наготове ружье, но Лео не думал и об этом, он вообще ни о чем не думал.

В доме было совершенно темно; Лео не осмелился зажечь свет. Он осторожно вошел в большую комнату с кожаной мебелью и драгоценными картинами, слыша лишь биение собственного сердца, и выкрикнул приветствие, чтобы разогнать тишину и страх.

Никакой реакции. Лео отыскал лестницу, ведущую на верхний этаж, и стал подниматься, крепко держась за перила. Кое-что ему было ясно уже сейчас: хорошим вором ему не стать, это занятие для тех, у кого нервы покрепче.

Теперь Лео был виден свет лампы на верхнем этаже. Предметы отбрасывали длинные тени на лестницу, и Лео снова позвал хозяина. Ответа не последовало. В доме не было никого, кто мог бы ответить. Паркет скрипел под ногами, Лео прошел через все комнаты верхнего этажа: три спальни, аккуратно убранные, пустые, без признаков жизни, и кабинет с архивом, книгами и письменным столом. Все выглядело вполне прилично, и Лео почувствовал себя слегка разочарованным. Он не знал, чего ждал, что хотел найти — труп или живого и невредимого Эдварда Хогарта.

Серый сумеречный свет струился из окна, стриндберговская лампа спрядала желтые лучи. Лео подошел к столу, где рядом с корзиной для рукописей стояли все семь трубок — по одной на каждый день, — выстроенные в ряд. Старая машинка «Ремингтон», банка с табаком и пенал располагались в точности как во время первого визита Лео.

Хотя кое-что изменилось: корзина для рукописей. Лео склонился над столом и взял пару листов из небольшой стопки, вид которой внушал подозрения. «Чарли был вне себя от возбуждения, он стянул с нее юбку, чтобы отыскать влажную долину, утолившую жажду его страсти…», «…после того, как они в первый раз занялись любовью, он закурил и спросил, как ее зовут…»

Корзина была полна страниц из плохого порнографического романа, который мог бы опубликовать лишь самый низкопробный журнал. Только теперь Лео испытал настоящий шок, он судорожно перерывал бумаги на столе, в шкафах, в архиве и везде, где они только были. Папки в архиве, помеченные цифрами, либо опустели, либо были наполнены совершенно неинтересными бумагами различных государственных учреждений. Кипы бумаг в шкафах, где раньше содержались самые ценные документы Хогарта, оказались государственными отчетами по результатам инспектирования детских садов.