Ну как он завел бы, например, разговор о том, что идеалы всегда соответствуют силе? Герман выловил эту мысль из какой-то книги – главное, забыл ведь даже, из какой! – и она его почему-то беспокоила, хотя вроде бы не имела к его жизни никакого отношения. К жизни любого из окружающих его людей она не имела отношения тоже, и он так и держал ее в себе, не понимая, согласиться с ней надо или отвергнуть ее, и это приводило его в некоторую растерянность. Очень странно!

Самолет приземлился в Домодедове; Герман включил телефон. И сразу же посыпались сообщения о звонках, поступавших с одного и того же номера, и, перебивая сообщения, раздался уже и очередной с этого номера звонок.

– Гера! – услышал он. – Только ты можешь меня спасти!

Он не в первое мгновенье узнал голос, и ему почему-то представилось, что звонит кошка. Хорошо еще, вслух не успел это ляпнуть! Голос он узнал ровно через пять секунд.

– Что случилось, Эвелина? – спросил Герман.

Спросил, впрочем, без особой тревоги: Эвелина всегда любила яркие преувеличения. Это ему в ней и нравилось, вернее, в том числе и это: с Эвелиной он в свое время прошел все стадии отношений с тем типом женщин, которых принято называть роковыми, инфернальницами. Притом довольно безболезненно, по собственному ощущению, прошел и был ей за это даже признателен. Ее номера, впрочем, уже не было в его записной книжке.

– Герман, она умирает! – воскликнула Эвелина.

– Кто?

– Найда!

– Кто такая Найда?

– Ну да, ты же не знаешь, это уже после тебя… Моя собака!

– Ты собаку завела? – изумился Герман. – С чего вдруг?

Все, что он знал об Эвелине, не позволяло даже предположить, чтобы она могла завести собаку. Эвелина любила себя так самозабвенно, что ей даже любовь любовников нужна была, кажется, только ради спортивного интереса, а уж собачья любовь не нужна была точно. Не говоря про заботы о ком бы то ни было, кроме себя, – таковых она просто не могла себе представить.

– А что ты так удивляешься? – обиделась Эвелина. – По-твоему, я не способна справиться с собакой?

– Нет, солнышко, справиться ты, конечно, способна с кем угодно, – успокоил ее Герман. – Но, насколько я помню, ты никогда не выражала желания справляться именно с собакой. Какой она породы?

«Померанцевый шпиц, наверное, – подумал он. – Или йорк».

Представить Эвелину с модной маленькой собачкой было, пожалуй, возможно. И поездки с песиком к дизайнеру одежды или в салон красоты – да, такие заботы вполне могли ей понравиться.

– Она этот… Ну, которые ужасно породистые… Вроде таких лошадей… Типа ахалтекинцев!

– Алабай, что ли? – догадался Герман. – Однако! Где ты ее взяла?

– Мне ее подарили. Ой, Гера, да не все ли равно, где взяла? Она умирает! Я с ней ночи не сплю!

Все-таки это отдавало каким-то бредом. Квартира у Эвелины была не то чтобы маленькая, но явно не для алабая – огромного, требующего сложной дрессировки сторожевого пса.

– Как ты могла додуматься ее взять? – сердито сказал Герман. – Ее вообще нельзя в квартире держать, это опасно!

– Ну, она же маленькая была. Такая была хорошенькая, большелапая, точно как ты! Нет, правда, Гера, я ее потому и взяла – она мне тебя напомнила. Такие огромные и нежные лапы… – с придыханием проговорила Эвелина. И тут же воскликнула: – А теперь она умирает!

– Как она себя ведет? – спросил Герман. – Опиши, пожалуйста, внятно.

– Ну, она лежит… – неуверенно проговорила Эвелина. – И не встает.

Герман вздохнул. Он давно уже привык к тому, что в связи с животными люди проявляют себя самым причудливым образом. В клинику звонили с такими вопросами, что хоть на эстраду их продавай. Одни хозяева сообщали, что три дня случайно не кормили свою трехмесячную собачку породы чихуа-хуа, и интересовались, почему она теперь не встает, грустно смотрит и часто дышит. Другие, наоборот, дрожащим голосом спрашивали, сильно ли страдает их кот оттого, что они сфотографировали его со вспышкой… Иногда Герману казалось, что мир состоит из кретинов. Только сознательным усилием он напоминал себе, что это не так.

– Чем ты ее кормила? – спросил он.

– Гера, ну что ты глупые вопросы задаешь! Чем собак кормят? Из пакета.

– Из какого пакета?

Это был совсем не глупый вопрос. Не далее как неделю назад Герману пришлось физически обезвреживать хозяина овчарки, который с кулаками набросился на врача Ирину Олеговну, хрупкую женщину, и орал при этом, что она угробила его собаку. Овчарку он привез уже практически неживую и искренне не понимал, как могла собака сдохнуть от обыкновенных соленых орешков с пивом… С Эвелины тоже сталось бы накормить алабая чем-то подобным.

– Из пакета, на котором собака нарисована, – раздраженно ответила она. – Гера, хватит, умоляю! Ты приедешь?

– Лина, сама подумай, ну что я у тебя дома сумею сделать? – попытался объяснить он. – Привози ее в клинику.

– Да как же я ее привезу?! – В Эвелинином голосе послышались слезы. – Она же огромная! Она лежит и не встает! И уже почти не дышит… Она вот-вот умрет, Гера!

«Чертова дура!» – подумал Герман.

Но что ему оставалось делать?

– Я в Домодедове, – сказал он.

– Так ты улетаешь? – ахнула Эвелина. – Господи, что же будет?!

– Я только что прилетел. Сейчас заеду в клинику за лекарствами и сразу к тебе.

Он решил, что оценит ситуацию на месте. Может, удастся на месте же что-то и сделать, ну а если все-таки придется везти собаку в клинику, тогда он и станет думать, кого вызывать на помощь. Или сам справится: какая собака ни тяжелая, но до машины-то он ее как-нибудь дотащит.

Неприятно было, что придется брать с собой препараты для анестезии, но обойтись без них было невозможно. Это Эвелина говорит, что собака лежит и не встает, а на самом деле очень даже может встать, если начать с ней производить болезненные манипуляции, да так встать, что мало не покажется. Герман отлично знал, что представляет собой Эвелина, но что представляет собой огромный алабай, выращенный ею, да еще в квартире на седьмом этаже, – об этом он мог лишь догадываться.

Вечер был воскресный – теплый сентябрьский вечер. Люди возвращались с дач, на въезде в Москву образовалась если не глухая пробка, то все-таки длинная, еле ползущая вереница машин. Герман тянулся в этой веренице так же медленно, как все, но мысли у него в голове крутились уже быстро, беспокойно. При всей своей вздорности, при всей склонности к эффектным эмоциям Эвелина все-таки не могла ведь перепутать предсмертное состояние собаки с легким недомоганием; об этом он теперь и думал.

Ну, и еще о самой Эвелине немножко. Конечно, она была всего лишь одна из – в довольно длинном ряду его женщин, и расстались они два года назад, и не то чтобы с ней были связаны какие-то из ряда вон выходящие воспоминания… Но она так заводила его когда-то и так ловко дергала за ниточки, которые руководили его поведением, что он и теперь не понимал, как ей это удавалось.