Став угрюмым, он бросил деньги на стол. Сногден призвал служанку и отдал ей гинею для Давенанта. Все были несколько смущены.

Давенант взял монету, которую принесла служанка, и внятно сказал:

— Эти деньги, а также и те, что лежат на столе, вы, Петрония, можете взять себе.

— Случайное попадание! — закричал Ван-Конет, разозленный выходкой Гравелота. — Попробуйте-ка еще, а? На приданое Петронии, а?

— Отчего бы и не так, — сказал Давенант. — Шесть пуль осталось, и, так как муху мы уже наказали, я вобью пулю в пулю. Хотите?

— А, черт! — крикнул Сногден. — Вы говорите серьезно?

— Серьезно.

— Получайте шесть гиней, — заявил Ван-Конет.

— Игра неравная, — вмешался Вейс. — Он должен тоже что-нибудь платить со своей стороны.

— Двенадцать гиней, хотите? — предложил Давенант.

— Ну, вот. И все это — Петронии, — сказал Ван-Конет, оглядываясь на пылавшую от счастья и смущения женщину.

Противоположная буфету стена была на расстоянии двадцати трех шагов. Давенант выстрелил и продолжал колотить пулями стену, пока револьвер не опустел. В штукатурке новых дырок не появлялось, лишь один раз осыпался край глубоко продолбленного отверстия.

— А! — сказал с досадой Ван-Конет после удрученного молчания гуляк и крика — «Браво!» — Лауры, аплодировавшей стрелку. — Я, конечно, не знал, что имею дело с профессионалом. Так. И все это — ради Петронии. Плачу тоже двенадцать гиней. Я не нищий. Для Петронии. Получите деньги.

На знак хозяина трепещущая служанка взяла деньги, сказав:

— Благодарю вас. Прямо чудо.

Она засуетилась, потом стала у двери, блаженно ежась, вся потная, с полным кулаком денег, засунутым в карман передника.

Марта тихо смеялась. Ван-Конету показалось, что она смеется над ним, и он захотел ее оскорбить.

— Что, пышнощекая дева… — начал Ван-Конет; услышав торопливые слова Баркета: «Моя дочь, если позволите», — он продолжал: — Достойное и невинное дитя, вы еще не вошли в игру с колокольным звоном и апельсиновым цветом? Гертон полон дураков, которые надеются остаться ими «до гробовой доски». А вы как? а?

— Марта выйдет замуж в будущем году, — почтительно проговорил Баркет, желая выручить смутившуюся девушку, — Гуг Бурк вернется из плавания, и тогда мы нарядим Марту в белое платье… Хе-хе!..

— Отец! — воскликнула, краснея от смущения, Марта, но тут же прибавила: — Я рада, что это произойдет в будущем году. Может быть, смерть тех двух, застрелившихся, окажется для нас нынче несчастной приметой.

— Ну, конечно. Мы будем справлять поминки, — ответил Ван-Конет. — Сногден, как зовут тех ослов, которые продырявили друг друга? Как же вы не знаете? Надо узнать. Забавно. Не выходите замуж, Марта. Муж будет вас бить…

— Георг, — прервала хлесткую речь Лаура Мульдвей, огорошенная цинизмом Ван-Конета, — пора ехать. К трем часам вы должны быть у вашей невесты.

— Да. Проклятие! Клянусь, Лаура, когда я захвачу обезьянку, вы будете играть золотом, как песком!

— Э… э… — смущенно произнес Вейс. — Насколько я знаю, ваша невеста очень любит вас.

— Любит? А вы знаете, что такое любовь? Поплевывание в дверную щель.

Никто ему не ответил. Лаура, побледнев, отвернулась. Даже Сногден нахмурился, потирая висок. Баркет испугался. Встав из-за стола, он хотел увести дочь, но она вырвала из его руки свою руку и заплакала.

— Как это зло! — крикнула она, топнув ногой. — О, это очень нехорошо!

Взбешенный резким поведением хозяина, собственной наглостью и мрачно вещающим ссору лицом Лауры, так ясно аттестованной золотыми обещаниями разошедшегося джентльмена, Ван-Конет совершенно забылся.

— Ваше счастье, что вы не мужчина! — крикнул он плачущей девушке. — Когда муж наставит вам синяки, как полагается в его ремесле, вы запоете на другой лад.

Выйдя из-за стойки, Давенант подошел к Ван-Конету.

— Цель достигнута, — сказал он решительным тоном: — вы смертельно оскорбили девушку и меня.

Проливной дождь, хлынувший с потолка, не так изумил бы свидетелей этой сцены и самого Ван-Конета, как слова Давенанта. Баркет дернул его за рукав.

— Пропадете! — шепнул он. — Молчите, молчите!

Сногден опомнился первым.

— Вас оскорбили? — закричал он, бросаясь к Тиррею. — Вы… как, бишь, вас?.. Так вы тоже жених?

— Все для Петронии, — пробормотал, тешась, Вейс.

— Я не знаю, почему молчал Баркет, — ответил Давенант, не обращая внимания на ярость Сногдена и говоря с Ван-Конетом, — но раз отец молчал, за него сказал я. Оскорбление любви есть оскорбление мне.

— А! Вот проповедник романтических взглядов! Напоминает казуара перед молитвенником!

— Оставьте, Сногден, — холодно приказал Ван-Конет, вставая и подходя к Давенанту. — Любезнейший цирковой Немврод! Если, сию же минуту, вы не попросите у меня прощения так основательно, как собака просит кусок хлеба, я извещу вас о моем настроении звуком пощечины.

— Вы подлец! — громко сказал Давенант.

Ван-Конет ударил его, но Давенант успел закрыться, тотчас ответив противнику такой пощечиной, что тот закрыл глаза и едва не упал. Вейс бросился между ними.

В комнате стало тихо, как это бывает от сознания непоправимой беды.