Мой единственный сын бросал в тебя камни.

Но я дам тебе мою кровиночку. Они заставили тебя убить твоего ребенка, но скоро ты получишь от меня достойное подношение.

Затаив дыхание, Гризельда прижала кончики ножниц к бледной коже на горле Джейдона. Плоть подалась.

Джейдон не шелохнулся.

Неожиданно Гризельда попыталась представить, как она будет жить без Джейдона. Ей не нужно будет прятать его, как постыдную тайну, о которой нельзя даже упоминать вслух.

Она будет жить без его припадков гнева и агрессии, направленных на нее и на Катерину.

Возможно, Катерина смилостивится над ней.

Но тут Джейдон зашевелился и положил ей руку на живот.

Обезоруживающий, инстинктивный жест ребенка, ищущего поддержки у матери, вернул ей рассудок.

Сердце отчаянно колотилось в груди, и она со сдавленным стоном швырнула ножницы в угол. Гризельда стиснула губы, изо всех сил стараясь восстановить самообладание.

– Тише, малыш, – произнесла она и принялась поглаживать Джейдона по голове. – Спи. Ты с мамой, все хорошо. У тебя никого нет, кроме мамы. Никто никогда не сделает тебе больно.

И вдруг она услышала безмолвный ответ Джейдона:

«Мы заставим их всех поплатиться, мама».

И сегодня хоронили Тайлера Гранта, а не Джейдона. Вероятно, Катерина дала им знак, что простила их. Гризельда Хольст задумалась, стоя на крыльце мясной лавки.

Ее щеки замерзли, и пальцы не слушались ее, когда она пыталась повернуть ключ в замке.

Да, сын мой, ты пребудешь со мной во благоволении Катерины. Я укажу тебе истинный путь. Мы и Катерина – против них.

Звякнул колокольчик. Первое, что она ощутила, – тошнотворный запах.

Гризельда отпрянула и прижала ладони ко рту. Схватилась за дверной косяк и уставилась на ларь с мясом. Сначала просто не поняла, что видит, решив, что кто-то забрал говядину, баранину и свинину, а взамен положил старое грязное одеяло. Но потом в свете люминесцентной лампы Гризельда увидела, что все покрыто плесенью, схожей с пористой коркой на ране, в которой началось заражение.

Все запасы Гризельды протухли и были усеяны мушиными яйцами, словно она отсутствовала целый месяц.

В фарше копошились черви. Стейки посерели, как легкие туберкулезника. Фрикадельки, которые она слепила рано утром, воняли так, будто они гнили на лотке с октября. Тушеное мясо покрылось толстым слоем желтоватой пены, в которой копошились жуки.

Дурной знак, ужаснулась Гризельда.

О небеса, что же здесь случилось?

В церкви зазвонили колокола. Услышав погребальный звон, Гризельда с воплем присела на корточки, а в десяти милях севернее слепые глаза Мэтта, прикрытые повязкой, широко распахнулись.

Медсестра подбежала к нему.

– Нет! – закричал Мэтт. – Не надо! Не дайте ему разрезать ей глаза! Мама! Папа! Не дайте ему разрезать ей глаза!

После похорон Джослин заявила, что хочет отправиться с отцом в больницу Святого Луки, к Мэтту. Завтра уже неделя, как он в Ньюбурге.

А когда все разошлись по домам и закончился нескончаемый поток соболезнований, Джослин сказала Стиву, что, если через несколько дней не наступит улучшения, им придется вернуть Мэтта в Блэк Спринг, пока проклятье ведьмы не уничтожило его окончательно.

Стив с отсутствующим видом кивнул и пробормотал, что ему надо кое-что уладить с распорядителем похорон, а затем он тоже приедет в Ньюбург.

У тебя есть сын, подумал он.

Теперь Мэтт – твой единственный ребенок, не вздумай забыть про это.

В черном костюме, но с расстегнутым воротом рубашки и ослабленным узлом галстука, Стив поплелся на задний двор – к могиле Флетчера.

Сейчас он просто хотел побыть наедине со своим горем. Пусть насущные дела подождут и пусть его никто не трогает.

Какая-то часть его мозга упорствовала, отказываясь признавать, что теперь у него остался только один сын. Стив не мог отпустить Тайлера. Наверное, это ощущение будет возвращаться снова и снова.

Многолюдные похороны помогли Стиву отгородиться от отчаяния, но теперь тоска буквально пригвоздила его к земле. Скорбь исказила реальность и ранила его душу всякий раз, когда он прокручивал факты в голове. Будто короткое замыкание, которое заставляло его уходить не только от родных, но и от самого себя. Несмотря на мучительную боль, Стив понимал, что, отстраняясь, ведет опасную игру.

Во вторник, когда закрыли гроб, Стив ненадолго – и в совершенно ясном сознании – задумался о самоубийстве как о логичном завершении его бесполезной жизни. Глупость, жалость к себе в чистом виде.

Но Стив Грант не верил в загробную жизнь. Собственная смерть не приблизит его к Тайлеру.

Ветер усилился. Пронизанный лучами зимнего солнца лес казался враждебным. Стив оглядел двор. Много лет назад, когда у них еще не было конюшни, здесь находился трамплин, на котором Тайлер тренировался каждое лето. Он делал сальто и летел вниз с ленивой грацией и слепой верой в себя, словно плохого исхода не существовало. Джослин немного побаивалась темной ямы под трамплином. Ее беспокоило, что однажды пружина лопнет и Тайлер свернет шею при падении. Позднее они убрали трамплин, а яму почему-то решили не трогать…

Но смерть все-таки добралась до Тайлера. Правда, он был в другой яме – в миле отсюда, на кладбище у церкви Святой Марии.

И он будет лежать там до скончания веков.

Стив присел возле могильного холмика Флетчера, над которым возвышалась деревянная табличка. Ее сделал Мэтт.

– Привет, дружище, – прошептал Стив. – Позаботься о Тайлере, ладно? Я знаю, что ты бы за него жизнь отдал. Я бы тоже.

И внезапно он услышал голос Тайлера:

«Флетчер мертв, Мэтт. И, вообще, у него был другой голос. Флетчер никогда так не выл».

«Но раньше-то он не был мертвым», – прозвучал ответ Мэтта.

Стива стал бить озноб. Тогда он отмахнулся от реплики Мэтта. Какая чушь. Но ведь Мэтт угадал, верно? Флетчер уже погиб – но в ту ночь они слышали, как он воет в лесу.

Наверное, именно тогда Катерина и вернула его к жизни.

Хватит, опомнись, приказал себе Стив.

И вздрогнул.

«Позже я в ведьм верить перестал, но глаза всегда зажмуривал накрепко».

Кто-то прокашлялся, и Стив, дернувшись, поднял взгляд.

Лоуренс. В строгом костюме, который он надел на похороны, он выглядел еще печальнее.

– Извините, что я вас напугал.

– Ничего, Лоуренс. Ты-то как?

Парень пожал плечами: дескать, без разницы, каково ему сейчас.

– Я хотел поблагодарить вас. В смысле, вы не настучали на нас. На Тайлера и на меня.