Я искренне согласился с мистером Мертуэтом. В то же время я почувствовал себя обязанным сообщить ему (бесполезно писать здесь, что я не назвал имени мисс Вериндер), что мистер Годфри Эбльуайт оправдался от всякого подозрения на основании показаний такого лица, за правдивость которого я мог поручиться.

— Очень хорошо, — спокойно произнес Мертуэт, — предоставим времени разъяснить это дело. А пока, мистер Брефф, мы должны вернуться к индусам.

Путешествие их в Лондоне кончилось тем, что они сделались жертвою другой неудачи. Потерю второй возможности похитить алмаз следует, по моему мнению, приписать хитрости и предусмотрительности мистера Люкера, недаром занимающегося прибыльным и старым ремеслом лихоимства! Поспешно отказав своему служащему, он лишил индусов помощи, которую их сообщник мог бы оказать им, впустив их в дом. Поспешно перенеся Лунный камень к своему банкиру, он озадачил заговорщиков прежде, чем они смогли составить новый план обокрасть его. Откуда догадались индусы о том, что было им сделано, и как они успели захватить расписку банкира — события, слишком свежие для того, чтобы стоило о них распространяться. Достаточно сказать, что они узнали, что Лунный камень опять ускользнул от них и был отдан (под общим названием драгоценной вещи) в кладовую банкиру. Какую же третью возможность, мистер Брефф, предвидят они для захвата алмаза и когда наступит она?

Когда этот вопрос сорвался с его губ, я догадался наконец, для чего индус приходил ко мне вчера.

— Вижу! — воскликнул я. — Индусы уверены, так же как и мы, что Лунный камень заложен, и им непременно нужно знать самый ранний срок выкупа залога, — потому что именно тогда-то алмаз и будет взят от банкира!

— Я предупредил вас, что вы сами сообразите все, мистер Брефф, если только дать вам возможность догадаться. Через год после того, как Лунный камень был заложен, индусы будут подстерегать третью возможность похитить его. Мистер Люкер сам сказал им, сколько времени им придется ждать, и вы своим уважаемым авторитетом подтвердили истину слов мистера Люкера. Когда, по вашему предположению, алмаз попал в руки заимодавца?

— В конце июня, — ответил я, — сколько мне помнится.

— А теперь тысяча восемьсот сорок восьмой год. Очень хорошо. Если неизвестное лицо, заложившее Лунный камень, может выкупить его через год, алмаз будет в руках этого человека в конце июня тысяча восемьсот сорок девятого года. В те дни я буду на тысячи миль от Англии и английских новостей. Но, может быть, вам стоило бы записать число и постараться быть в Лондоне в это время?

— Вы думаете, что случится что-нибудь серьезное? — спросил я.

— Я думаю, что я буду в большей безопасности, — ответил он, — среди свирепых фанатиков Центральной Азии, чем был бы, если бы переступил порог двери банка с Лунным камнем в кармане. Индусы два раза потерпели неудачу, мистер Брефф. Я твердо уверен, что они не потерпят неудачи в третий раз.

То были его последние слова. Принесли кофе; гости встали и разошлись по комнате, а мы поднялись наверх, к дамам.

Я записал число, и, быть может, не худо закончить рассказ, переписав сюда эту заметку:

«Июнь тысяча восемьсот сорок девятого года. Ожидать известий об индусах в конце этого месяца.»

Сделав это, я передаю перо, на которое не имею более права, тому, кто должен писать после меня.

Глава 1

Весною тысяча восемьсот сорок девятого года я странствовал по Востоку; я только что изменил свои дорожные планы, составленные несколько месяцев назад и сообщенные тогда моему стряпчему и моему банкиру в Лондоне.

Это изменение вызвало необходимость послать моего слугу за письмами и векселями к английскому консулу в один из городов, который я уже раздумал посещать. Слуга мой должен был опять присоединиться ко мне в назначенное время и в назначенном месте. Непредвиденный случай, в котором он не был виноват, задержал его в пути. Целую неделю я и нанятые мною люди поджидали его у пределов пустыни. Наконец пропавший слуга появился перед входом в мою палатку, с деньгами и письмами.

— Боюсь, что привез вам дурные вести, сэр, — сказал он, указывая на одно из писем с траурной каймой, адрес на котором был написан рукою мистера Бреффа.

В подобных случаях нет ничего тяжелее неизвестности. Я распечатал письмо с траурной каймой раньше всех прочих. Оно уведомляло меня, что отец мой умер и что я стал наследником его огромного состояния. Богатство, переходившее в мои руки, приносило с собою ответственность; мистер Брефф упрашивал меня, не теряя времени, вернуться в Англию.

На рассвете следующего утра я был уже на пути к моей родине.

Портрет мой, нарисованный моим старым другом Беттереджем в то время, когда я уезжал из Англии, немного не точен, как мне кажется. Он по-своему серьезно перетолковал сатирические замечания своей барышни о моем заграничном воспитании и убедил себя, что действительно видел те французские, немецкие и итальянские стороны моего характера, над которыми и подшучивала моя веселая кузина и которым существовали разве только в воображении нашего доброго Беттереджа. Но, за исключением этого, должен признаться, что он написал истинную правду, я действительно был уязвлен в самое сердце обращением Рэчель и покинул Англию в первом порыве страдания, причиненного мне самым горьким разочарованием.

Решив, что перемена места и продолжительное отсутствие помогут мне забыть ее, я уехал за границу. Убежден, что человек, отрицающий благотворное действие перемены места и разлуки в подобных случаях, — неверно представляет себе человеческую природу. Перемена и разлука отвлекают внимание от всепоглощающего созерцания своего горя. Я не забывал Рэчель, но печаль воспоминания утрачивала мало-помалу свою горечь, по мере того как время, расстояние и новизна все больше и больше отделяли меня от Рэчель.

Но, с другой стороны, при возвращении моем на родину действие этого лекарства, так хорошо мне помогавшего, начало ослабевать. Чем более я приближался к стране, где она жила, и к возможности снова увидеться с ней, тем непреодолимее становилась ее прежняя власть надо мной. При отъезде из Англии последнее, что сорвалось с моих губ, было ее имя. По возвращении в Англию я прежде всего спросил о ней, когда встретился с мистером Бреффом.

Разумеется, мне рассказали все, что случилось в мое отсутствие, — другими словами, все, что было написано здесь как продолжение рассказа Беттереджа, исключая одно только обстоятельство. В то время мистер Брефф не считал себя вправе сообщить мне о причинах, побудивших Рэчель и Годфри Эбльуайта разорвать свою помолвку. Я не беспокоил его затруднительными вопросами об этом щекотливом предмете.

Для меня было достаточным облегчением узнать после ревнивого разочарования, возбужденного во мне известием об ее намерении сделаться женою Годфри, что размышление убедило ее в опрометчивости ее поступка и что она взяла назад свое слово.

Когда я выслушал о прошлом, мои последующие расспросы (все о Рэчель!) перешли к настоящему. На чьем попечении находилась она, оставив дом мистера Бреффа, и где жила она теперь?