Вот теперь, сравнивая эту женщину с другими людьми в этой комнате, Джек начал замечать, какое странное у нее лицо. Спокойное, милое и такое пустое, что казалось бы почти стертым, словно несуществующим, если бы женщина не была так хороша; это-то и поражало в ней. Все прочие люди были обычными. В большинстве своем это были мужчины — одни среднего возраста, другие помоложе; все ничем не примечательные, только один был толстый, краснолицый и по-настоящему безобразный, похожий на дога — выпирающие челюсти, несколько висящих подбородков. Кроме блондинки, в этом классе были еще всего две женщины — обе лет сорока с небольшим, обе вполне ординарные. Одна была немного похожа на Рэйчел, с лицом сердечком, как у Рэйчел, темнобровая, с широко расставленными глазами и маленьким ртом.

— …и еще что-то у нее с мозгами, голова у нее работает не как у людей, — продолжал Броуер. — Это ведь общеобразовательные курсы для взрослых; отметки у всех у них — «А» и «Б», и черт с ними: это ведь не имеет значения; я даже не утруждаю себя чтением их работ. Она же получает «Б» с минусом. У нее абсолютно идеальный почерк, так что она просто не может быть очень умной — во всяком случае, это меня бы черт знает как огорчило, если бы она оказалась умной, потому что… Я прочел ее первую работу — она все зазубрила наизусть, и тем не менее я поставил ей «Б» с минусом. И она, кажется, вполне довольна отметкой.

Джек рассмеялся таким мальчишеским хихикающим смешком, что сам удивился.

Он чувствовал какую-то приподнятость, но не понимал отчего. Оттого что Броуер признался в чем-то недостойном? Унизительном? Оттого что Броуер рассказал ему о провале другого человека в суде, об унижении, которое претерпел этот другой?.. Но ведь Джек вполне мог так же провалиться, а провал в суде сразу всем становится известен. Тошнотворное чувство поражения познал кто-то другой, не Джек, а он, Джек Моррисси, неплохо преуспевает сейчас.

— …так или иначе… Она замужем за Марвином Хоу, как вам это нравится? Еще один сюрпризик?

— За кем замужем?

— За Марвином Хоу. Вы же знаете. Несколько лет тому назад ходили слухи, что он женился на девчонке, совсем молоденькой…

— И это она? — спросил потрясенный Джек.

— Она.

— Вот эта?

— Мерзавец женился на ней, когда ему было за сорок, — сказал Броуер, — а она была совсем девчушкой, ну просто ребенок, я помню все эти разговоры. И вот сейчас она — моя слушательница.

Джек в изумлении уставился на женщину.

— Сюрпризик, а? В первый день, когда я вошел в класс, опоздав всего на несколько минут, — посмотрел на нее, Бог ты мой, и подумал: «Эта попала не в тот класс!» Потом я стал выкликать их по классному списку, и выяснилось, что она Элина Хоу, тогда я сложил два и два — это ведь Детройт в конце концов — и понял, кто она. Вы знаете, он ведь не подписал петицию по поводу Каменски в прошлом году — можете такому поверить? Чертов эгоист. Ненавижу таких мерзавцев. Я помню, что говорили, будто он старался дать образование своей жене, этой девчонке, потому что стыдился ее — она как будто даже была неграмотная или что-то в этом роде… Но… Все это не имеет значения, Джек, забудьте, что я вам тут наболтал.

— Хорошо, — сухо сказал Джек.

— Мне, пожалуй, пора, а то я опоздал больше обычного, — со вздохом произнес Броуер. — Сам не знаю, то ли я этот класс ненавижу, то ли ее… Я ведь вас никак не задел, нет? Просто потрепался.

— Конечно, нет, — сказал Джек, отступая от двери.

— Передайте Рэйчел привет, о'кей? Надеюсь, скоро увидимся?

— Конечно, — сказал Джек.

И быстро пошел прочь по коридору.

Когда он оглянулся, Броуер уже вошел в класс. Джек приостановился, думая о том, сколько он зря потратил времени: ведь он убил на Броуера не один час, да и вообще кому нужна дружба? Кому это нужно — тратить попусту столько времени? Голова у него слегка кружилась от выпитого, и ему это было неприятно. И, однако же, он чувствовал какую-то странную приподнятость.

Он вернулся к двери в класс и снова взглянул сквозь стекло, теперь уже заранее готовясь к тому, что увидит ее — миссис Марвин Хоу — и почувствует отвращение. Это лицо, рожденное мечтой, но не его мечтой, не его воображением. Чьим-то чужим. Лицо открытое, пустое, отрешенное, высокие твердые скулы натягивают кожу, неестественно безупречную кожу. Оно было совершенно, как на плакате, лицо без пор. Он почувствовал, что ненавидит ее, и, однако же, ненависть его была неосознанной — так ненавидят убогих, так дети ненавидят калек из страха перед увечьем.

Очевидно, Броуер начал лекцию, потому что женщина что-то записывала, медленно водя карандашом. Вид у нее был спокойный, сосредоточенный — ей явно нравилось быть тут. Она сидела, совершенно умиротворенная, слегка склонив голову к плечу, голову с густыми светлыми волосами, заплетенными в косы, уложенные вокруг головы; Джек вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на нее и думает, Но он сам не знал, о чем думает. А думал он: «Вот сейчас я начну пятиться и увижу, как она станет уменьшаться, — так уменьшается лицо, если посмотреть на него в подзорную трубу с обратной стороны».

Он вернулся в свою контору — маленькое помещение, которое он снимал в новом бетонном здании близ шоссе Лоджа. Там он заварил себе кофе — растворимого кофе — и сел, раздраженно почесывая голову. Волосы у него чересчур отросли. Надо будет как-нибудь постричься — как — нибудь. Они у него были очень густые и быстро салились… Сразу после пяти появилась клиентка — черная женщина, которая должна была прийти накануне, но Джек не стал спрашивать, где она пропадала. Слишком много пришлось бы терять времени, просеивая всю эту немудреную ложь, чтобы добраться до никому не нужной правды — правды, которая не имела значения ни для него, ни для нее. Как и его работа, впрочем.

— Так вы сможете что-нибудь с ним сделать, мистер Моррисси? — спросила она.

— Да, да, — машинально сказал Джек.

— Вы сумеете мне помочь?

— Да, — сказал Джек. Да. Он постарается. — Я найду вам заботы поинтереснее, — сказал он и попытался изобразить улыбку. Но она не поняла шутки — смотрела на него разинув рот. — Не волнуйтесь, я добьюсь постановления суда против него, — сказал он, и это, видимо, ее удовлетворило.

Пока женщина жаловалась на мужа — как он угрожает ей, как бьет, два зуба выбил, мальчику глаз подбил, — Джек обнаружил, что думает о жене Хоу, собственно, даже не думает, а видит ее. А черная женщина рассказывала, как ее сын испортил себе желудок, когда ему было два годика, он попробовал какого-то порошка для чистки ванны и теперь толком ничего не может есть, пища у него толком не переваривается, и все доктора говорят, что и кормить-то его незачем. Джек смотрел на нее, а видел другую. Он лишь рассеянно, автоматически кивал:

— А Герман — он сказал, он сказал, что пойдет в полицию и все скажет про моего брата, а я сказала ему — он что, хочет, чтобы нас всех избили? Хочет, чтоб его самого выбросили из окна? Потому что, понимаете, мистер Моррисси, это же в общем-то не секрет — мой брат, он в большой банде… и такой, как я, он в жизни не послушает, — если даже попросить, чтобы пощадил или там еще что. Этот человек — он по пять тысяч в неделю себе в карман кладет, а такая мелкая рыбешка, как Герман, — ему вообще скоро крышка, верно? Я сама ему так и сказала: пусть только попробует притеснять меня, или шантажировать, или…