Ребекка Уорнер:

Момент был, безусловно, приятный и очень неожиданный. Честно. Но все то время, пока я наблюдала за этой милой, трогательной сценой, я боролась с нестерпимым желанием расхохотаться во весь голос – такая уж я была. Потому что в моей голове тогда снова и снова крутилась одна и та же мысль: «Какую же хренову тучу денег мы теперь заработаем!» Так и получилось.

Ирвинг Беннет:

Меня пригласила на пресс-конференцию в Белый дом Адриенна Маклафлин (пресс-секретарь Белого дома). Это было странно и разозлило корреспондента, который отвечал у нас за правительственные репортажи, но когда тебя зовут на пресс-конференцию в Белый дом, ты просто идешь, и все.

Когда я пришел туда, то заметил и других обозревателей и журналистов, пишущих на научно-технические темы, из разных изданий. Тогда я подумал, что мы услышим одно из тех редких объявлений, связанных с полетом на Марс или вроде того, которые никогда не оправдывают ожиданий, тем более сейчас, когда страна тратила столько денег на синдром Хаден.

Потом появился президент, и я с удивлением увидел, что впервые почти за два года этот человек выглядит по-настоящему счастливым. Он улыбался, приветливо махал журналистам, казался свежим и бодрым, как будто прекрасно спал всю ночь, чего тоже не бывало за последние два года. Он поднялся на трибуну, посмотрел на всех нас, как кот, съевший канарейку, и, прежде чем мы успели сесть обратно на свои места, объявил: «Леди и джентльмены! Первая леди Соединенных Штатов Америки».

В зал вошел золотой робот, неторопливо поднялся к президенту, обнял его, потом встал рядом, положил руки на трибуну и спросил: «Ну и как я выгляжу?»

Я никогда не слышал на президентских пресс-конференциях такой абсолютной, такой мертвой звенящей тишины. А секунд через десять мы все заорали одновременно, перекрикивая друг друга, пытаясь задавать вопросы.

Ребекка Уорнер:

Пресс-конференция первой леди имела для нас огромное значение. Это очевидно. Но настоящим прорывом для нашей компании стала пресс-конференция с Крисом Шейном, которая состоялась две недели спустя. Ничто не может произвести большего впечатления на публику, чем первые шаги ребенка, сделанные благодаря твоему изобретению.

Мы немедленно подали заявку на патент, и, поскольку мы не получали никакого государственного финансирования по утвержденной исследовательской программе, нам не пришлось придерживаться установленной процентной ставки, когда другие компании стали обращаться к нам за лицензией на технологию, а сделали они это мгновенно. К концу месяца мы с Чарли стали миллиардерами. Я купила у папы «ГринУэйв», закончила текущие контракты или откупилась от них и конвертировала все площади для производства транспортеров личности. «Зебринг-Уорнер» первым вышел на рынок и до сих пор остается крупнейшим на нем. Жаль, что Чарли не захотел всем этим насладиться.

Саммер Сапата:

Возможно, Чарли Зебринг – это типичный пример человека, не приспособленного к успеху. По-настоящему его интересовала только его работа – создание транспортеров личности, а не вся эта политика, в конце концов погубившая ту чистую радость творчества, о которой он говорил в своих редких интервью. Практически в одночасье из крошечной мастерской с двумя сотрудниками «Зебринг-Уорнер» превратилась в основу основ совершенно новой индустрии. Ребекка Уорнер справлялась с этим прекрасно, она словно родилась, чтобы управлять компанией.

Зебринг справлялся намного хуже, и все, кто его знал, говорили мне, что было поразительно, насколько быстро его начали тяготить внезапный успех и слава. За шесть месяцев после той пресс-конференции первой леди он превратился в какого-то затворника, по работе общался только через электронную почту, избегал всех, кроме самых близких друзей. А потом сказал Уорнер, что хочет уйти и продаст ей свою долю в компании по существенно заниженной цене, что, справедливости ради, все равно оставляло его миллиардером, пусть и с меньшим количеством миллиардов. А еще через полгода он покончил с собой, так как считал, что родные и друзья третируют его, думая только о его деньгах. В предсмертной записке было всего пять слов: «Я думал, что помогаю людям».

И он действительно помог. Но сам стал жертвой того, что нагромоздилось вокруг этой помощи. По иронии судьбы человек, сделавший больше других, чтобы люди, запертые болезнью, освободились от одиночества, сам закончил свои дни одиноким и всеми заброшенным.

Джозефина Росс, автор книги «Неизвестная страна: хадены и их мир»:

Немногие знают об этом, но слово «робот» пришло из пьесы, написанной в 1920-х годах чешским писателем Карелом Чапеком. По сюжету, человечество создает искусственных людей, чтобы те работали и прислуживали им, но в конце концов роботы поднимают восстание и становятся хозяевами Земли. Роботы в пьесе не были безмозглыми автоматами или просто машинами, как те, кого мы называем роботами теперь. Это были искусственные люди, обладающие разумом и свободной волей. По сути, они были очень похожи на людей с синдромом клетки, после того как те получили транспортеры личности.

И в конечном итоге мир все-таки дождался той самой «революции роботов», которую всегда себе представлял с помощью научной фантастики или всех этих фильмов, где машины рано или поздно пытались вытеснить людей. Только эта революция роботов не стремилась заменить людей – она возвращала потерянных людей на их законные места, пусть и в телах роботов. Это была мирная революция роботов, к которой ни Чапек, ни кто-либо другой из авторов нас не подготовил.

Так что не было ничего удивительного в том, что вначале все это проходило не слишком гладко.

Террелл Уэльс, пациент с синдромом Хаден:

Конечно, взгляды замечаешь, но поначалу тебя это не колышет, потому что, как в моем случае, после целого года взаперти я снова мог ходить, разговаривать, видеть и осязать мир вокруг. Да пусть бы даже мой трил выглядел как мешок с навозом, мне было бы наплевать. Так что – да, я замечал взгляды, но не обращал на них внимания. Я наконец-то вышел из клетки.

Тем более что в самом начале люди просто смотрели, улыбались, просили вместе сфотографироваться или щелкали тебя, даже не спрашивая разрешения. Трилы тогда только появились и были диковинкой. Пару месяцев я ощущал себя знаменитостью местного масштаба, чем-то вроде хара́ктерного актера на телешоу. Но еще через несколько месяцев трилов вокруг стало гораздо больше, и все к нам привыкли. Так и началось: типа ну, ты, робот, свали-ка с прохода, чтобы я мог зайти в магазин. Да оно и к лучшему, потому что быть местной знаменитостью некрупного пошиба не особо приятно.

Думаю, людей начали раздражать трилы примерно через год, после того как я приобрел свой. Ну, типа представьте: решаете вы с друзьями отдохнуть где-нибудь в кафе. Сидите общаетесь, народу битком, приходят новые люди, смотрят, где бы им примоститься, видят вашу компанию и думают: «Эта чертова железяка занимает место, где мог бы сидеть я».