— А как же ваши товарищи? Их-то казнят. Там и младенец есть. Нет, братцы, так не пойдет.

Рикорд отозвал командира в сторону.

— Быть может, нам молодого оставить? Он по-русски и японски разумеет. В Урбитче сгодится.

Командир подозвал Алексея.

— Гавань на Урбитче ведаешь?

— Бывал там на байдаре.

— Пойдешь с нами.

Алексей улыбнулся. Оглянулся на своих, согласно кивнул головой. Гостей хорошо накормили, сделали подарки. Старшине Головнин передал четыре бутылки французской водки для японского офицера.

— Передай ему сей напиток, раз он ему полюбился. Скажи, что мы с миром пришли, а это знак нашего расположения.

Покидая гавань, Головнин признался Рикорду:

— Ты знаешь, Петр Иваныч, кроме Урбитча мое непременное желание описать пролив, отделяющий Кунашир от Мацмая. Там еще никто из европейцев не бывал.

— Для какого мореходца такое право не лестно. Мы будем первыми.

Две с лишним недели туманы и морось напрочь скрыли берег Итурупа. В конце первой недели квартирмейстер Данило Лабутин встревожился, докладывая Головнину.

— Содержатель мой, ваше благородие, Елизарка, лазил давече по трюмам по моей указке. Пудов пять сухарей крысы напрочь изгрызли.

Головнин подозвал Алексея.

— На Кунашире есть ли добрая гавань?

— К югу от Кунашира, ваше благородие, расположено селение, на берегу доброй гавани. Лес там растет и вода добрая. Пшеном сарацинским мы там запасались впрок.

Пока «Диана» блуждала в мареве, приближаясь к южной оконечности Кунашира, в главном городе соседнего Хоккайдо, Мацмае, царило непривычное оживление. Губернатор Тодзимано-Ками с утра до вечера встревоженно семенил по просторным комнатам своего дворца, помахивая веером. Частенько выходил на террасу, прикрывшись веером, смотрел на юг в сторону дороги к проливу и на Хондо, где за горными перевалами расположилась Эдо, имперская столица сёгунов[59]. Он ждал гонца от императора. Неделю с лишним с северных островов поступило тревожное сообщение. Близ Итурупа появилось военное судно русских. Всколыхнулась резиденция губернатора. Четыре года тому назад русские суда причинили много бед императорским подданным на северных островах и Сахалине. Теперь японцы не дадут себя провести. Но первое же донесение с Итурупа привело губернатора в гнев.

«Неслыханно! Воинский начальник позволил русским высадиться на берег!»

Тодзимано-Ками захлопал веером и перешел на северную сторону террасы. Вдали, под горой, в долине змейкой извивалась, пропадая в лесной чаще, дорога к проливу и Кунаширу. Пять дней назад отправил он строгий наказ начальнику крепости на Кунашир. Отогнать пушками русский корабль и в крайнем случае выведать у русских их намерения, выпытать, не придут ли еще корабли из Охотска. Курильцы еще в прошлом году проговаривались, что русские опять задумывают совершить набег на северные острова…

Вечером 4 июля в сумеречной мгле из тумана показалась длинная коса. Алексей обрадовался:

— Это и есть около входа в гавань, — курилец повел рукой влево, всматриваясь в темноту, — там есть проход.

— Отстоимся ночью на якоре, — распорядился командир, — дабы не пугать ночью японцев.

Спустя полчаса туман разошелся, обнажились два входных мыса, на которых почти одновременно вспыхнули огоньки.

— Вишь, японцы нас приглашают, — обрадовался Головнин.

— Утро вечера мудренее, — проговорил Хлебников, пеленгуя огоньки на мысах…

Но утро обернулось недружелюбием к пришельцам. Едва «Диана» миновала створ входных мысов, из крепости сверкнули один за другим два выстрела. Где-то далеко впереди в воду шлепнулись два ядра.

— Эк они нас отваживают, — с досадой проговорил Головнин, — видимо, с Итурупа им не донесли о нашем миролюбии. Спустить шлюпку, промеривай глубину.

Медленно продвигаясь в глубь бухты, шлюп бросил якорь в двух верстах от берега. Первым на берег отправился сам командир. Когда до него оставалось саженей пятьдесят, крепость вдруг опоясалась огнем выстрелов, рядом со шлюпкой засвистели ядра, но никого не задело.

— Что они взбеленились, — возмутился командир, возвратившись на шлюп, — словно дикие, одного ядра хватило бы, чтобы нас семерых порешить. Прикажу сей же час их проучить своими пушками.

Прохаживаясь по шканцам, командир смотрел, как канониры снаряжают пушку и постепенно остывал. «Выпалить ума много не надобно, но первый мой выстрел — начало войны. А сие право правительства». За ужином командир держал совет.

— Завтра поутру надобно с японцами по-мирному сноситься, для того знак сделать.

Первым высказался Хлебников.

— Полагаю, нет нужды на берег выходить. Предлагаю взять кадку пустую и поставить на воду. В одну половину покласть, что нам надобно, — полено, стакан с водой, пшено, в другую — пиастры, сукна положить, чем платить станем.

— Верно, — сразу согласился Головнин и взглянул на Мура, — а вы, Федор Федорович, разрисуйте картинку живописную. Крепость изобразите с огнем из пушек и нашу «Диану» с другой стороны, а пушки наши вниз опустите.

Не успели на другой день выставить на воде кадку, как японцы подхватили ее и увезли в крепость.

День прошел в ожидании, со шлюпа во все глаза смотрели на крепость, но оттуда не было ни ответа ни привета. В отдалении от крепости, на берегу, обнаружили небольшое рыбацкое селение.

— Бери-ка, Петр Иваныч, матросов, — распорядился Головнин, — грузи кадки и айда в это поселение за водой. Найдешь провизию, прихвати с собой, а взамен оставишь пиастры и какие вещи.

На берегу в сараях нашли немного пшена, набрали дров, но стоячая вода пахла гнилью. За дрова и пшено оставили деньги и вещи…

Утром у берега покачивалась бочка, выставленная японцами. В ней оказалось письмо на японском языке и две картинки. На первой крепость стреляла, на другой пушки молча смотрели вниз.

— Вишь, значит, поняли наше миролюбие, но далее-то что, — рассматривая картинки, недоумевал командир, — У нас время уходит. Пойдем вдоль берега, на западе устье речушки виднеется, нальем там воду.

Целый день матросы возили воду в бочках. Японцы не показывались, они были заняты другим делом…

В просторной комнате начальника крепости, вдоль стены на согнутых коленях, смиренно потупив глаза, притихли исправники и офицеры. Перед ними в распахнутом халате, размахивая руками, отрывисто рубил фразу за фразой начальник крепости.

— Ночью прибыл гонец от достопочтенного губернатора, — при этих словах начальник прикрыл глаза, благоговейно сложил ладони под подбородком, но тут же быстро продолжал, — нам сделан упрек, что мы хуже зайцев, не можем изловить мышей. — Японец медленно поднял руки, обнажая костлявые запястья, — губернатор надеется, что подобно лисам мы заманим коварных пришельцев и захлопнем капкан. Иначе, — жестко закончил начальник, — каждому из нас грозит харакири.