– Что ты имеешь в виду, Эдди?

– А где твой зонтик? Где твой плащ? У тебя что, заложили кирпичами окна? Не видел, что идет дождь?

– Я торопился.

– Спешка нужна только при ловле блох. А там, куда ты едешь, требуются непромокаемые резиновые изделия, – заявил Эдди и удалился.

Когда Ник подъехал к дому Кэсси, дождь припустил вовсю. Выскочив из машины, Ник опрометью бросился к входной двери и стал звонить в звонок под проливным дождем. Никто не ответил. Ник позвонил еще раз.

Не дождавшись ответа и в этот раз, Ник позвонил снова и посмотрел на часы.

Без двадцати час. Он не опоздал!

Промокнув до нитки, Ник позвонил еще раз, а потом постучал в дверь.

Хорошо, что на работе у него имелся запасной костюм. Генеральному директору «Стрэттона» не пристало изображать на рабочем месте мокрую курицу.

Наконец Ник догадался повернуть дверную ручку, и дверь, к его удивлению, отворилась. Войдя в прихожую, Ник позвал:

– Кэсси!

Ответа не последовало. Ник прошел на кухню.

– Кэсси, это я, Ник! Где ты?

В доме царила тишина.

Пройдя в гостиную, Ник убедился в том, что она пуста. Ник начал волноваться. Кэсси казалась ему очень ранимой и хрупкой.

У нее только что погиб отец! Кто знает, что она могла с собой сделать!..

– Кэсси! – громко крикнул Ник, но ему никто не ответил. На первом этаже девушки явно не было.

Встревожившись, Ник пошел на второй этаж. Наверху было еще темнее, чем внизу, а дом казался еще ближе к неминуемому разрушению по причине ветхого состояния. Неудивительно, что Кэсси не пускала его наверх!

Короткий коридор. Две двери по его сторонам и по одной двери в каждом из его концов. Все двери были приоткрыты. Ник начал с самой дальней двери. Это была спальня, в которой помещались только двуспальная кровать и комод. Постель была заправлена. Спальня выглядела и пахла так, словно в ней давно никого не бывало. Ник решил, что это комната Эндрю Стадлера. В другой спальне на противоположном конце коридора он обнаружил разбросанную постель и вывернутые наизнанку джинсы на полу. В комнате пахло знакомым индийским ароматом и сигаретами. Здесь явно спала Кэсси.

– Кэсси! – еще раз позвал Ник и стал искать девушку в соседней комнате. Там сильно пахло красками, и Ник сразу же догадался, что Кэсси использует ее в качестве мастерской. И действительно, на мольберте стояла незаконченная картина – странное изображение женщины, окруженной ярко-красными и оранжевыми мазками. У стены стояло еще несколько картин. Все они изображали ту же темноволосую обнаженную женщину с искривленным в крике ртом. Что-то в этих картинах напоминало знаменитое полотно Эдварда Мунка «Крик».[55]На каждой из них обнаженное женское тело лизали извивающиеся красно-оранжевые языки – то ли лучи заката, то ли пламя. Картины производили тревожное, но сильное впечатление. Хотя Ник и не разбирался в живописи, он сразу почувствовал, что они – творение рук талантливого человека.

Кэсси не было и здесь. Значит, с ней что-то случилось, или за два часа, прошедшие с того момента, как Ник ответил Кэсси по электронной почте, произошло что-то, заставившее девушку изменить свои планы. Может, она просто передумала или ей пришлось куда-то уехать, и она послала ему об этом сообщение по электронной почте, а сообщение не дошло. Такое тоже бывает!

Открыв последнюю дверь, Ник обнаружил ванную комнату. Он с удовольствием воспользовался долгожданной возможностью опорожнить мочевой пузырь, а потом взял полотенце и стал промокать рубашку и брюки. Повесив полотенце обратно на крючок, он собрался было выйти из ванной, но не удержался и стал изучать содержимое висящей на стене аптечки, ругая себя при этом за то, что роется в чужих вещах.

В аптечке он нашел не только обычные женские косметические и гигиенические средства, но и парочку пластмассовых медицинских баночек с этикетками «Литий» и «Зипрекс». Он знал, что «Литий» прописывают лицам, страдающим маниакально-депрессивными психозами, а второе лекарство было ему не знакомо. На этикетках баночек значилось имя Эндрю Стадлера. Выходит, Кэсси тоже не решалась выбросить лекарства отца!

– Это не только его лекарства!

Ник подпрыгнул от звука голоса Кэсси и густо покраснел.

– «Литий», например, мой, – сказала Кэсси. – Терпеть его не могу. У меня от него прыщи, и я толстею. Чувствую себя прыщавым подростком.

У Кэсси в руках была запечатанная пачка сигарет, и Ник сразу догадался, куда она ходила.

– Прости меня, Кэсси, – Ник так смутился, что даже не догадался притвориться, будто ищет таблетку от головной боли. – Я не хотел копаться в твоих вещах. То есть я в них копался, и теперь мне ужасно стыдно. Я ненавижу шпионить…

– Когда с неба течет вода, не трудно понять, что идет дождь. Разве для этого нужно шпионить? Когда перед тобой женщина, окончившая школу с золотой медалью, получившая высшую оценку на государственном экзамене по определению академических способностей, принятая во все колледжи, куда она отправила документы, и валяющая в жизни дурака, вместо того чтобы зарабатывать сотни тысяч долларов в области высоких технологий или изучать белки-переносчики сигнала в Нью-Йоркском медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна, есть о чем задуматься.

– Но послушай, Кэсси…

Кэсси покрутила пальцем у виска.

– Нельзя не признать, что у такой женщины не все дома.

– Не надо так!

– А как надо? Ну хочешь, я надену белый халат и прочитаю тебе лекцию об уровне катехоламинов в медиальном прозэнцефалоне подбугровой области мозга? Тебе это больше понравится?

– Мне не кажется, что у тебя не все дома.

– Сумасшедших определяют по делам, а не по словам, – сказала Кэсси.

– Ну хватит уже!

– Тогда пошли вниз.

Усевшись на шершавый диван в гостиной, Кэсси продолжала рассказывать:

– Я получила полную стипендию для учебы в Университете Карнеги–Меллон,[56]но хотела учиться в Массачусетском технологическом институте.[57]Мой отчим не желал тратить на меня ни цента, поэтому мне пришлось нелегко в Массачусетсе. Первый курс оказался кромешным адом. Нет, учиться мне было легко и интересно, но вот другие студенты… Потом общежитие, где я жила, сгорело. В огне погибла половина студенток, и я унесла оттуда ноги. Вернулась домой и больше никуда не поступала. Так и сидела дома.