Фроська обнаружила «бункер» чисто случайно — покойная родственница, двадцать с лишним лет прожив в доме и каждое лето сдавая его дачникам, ничего о нем не знала. Новое поколение местных ментов — их уже хрен знает сколько поменялось в райотделе за тридцать лет! — о «бункере» не помнили, и, хотя Фроськину хазу (это было еще до ее знакомства с Колей) несколько раз серьезно шмонали, даже входа в «бункер» найти не смогли. Конечно, потому, что специально его не искали.

Дело было в том, что верхний подвал выглядел как самый обычный деревенский погреб с земляным полом, отдушинами и несколькими дощатыми стеллажами, на которых стояли . банки с солеными огурцами и помидорами, которые Фроська заготавливала каждую осень. Еще там имелась большая бочка с квашеной капустой и наклонные, засыпанные песком поддоны для картошки. В углу был неглубокий дренажный колодец для стока воды, которая по весне просачивалась в подвал, но любой заглянувший в него с фонариком смог бы убедиться, что у колодца земляные стенки и никуда глубже из него пролезть нельзя. Вход в верхний подвал был в боковой стене дома, под ржавым жестяным навесом. Сперва надо было спуститься по трем ступенькам в обложенную кирпичом ямку с давно облупившейся штукатуркой, потом отпереть амбарный замок, на который запиралась деревянная, обитая жестью дверь, когда-то крашенная не то охрой, не то суриком, а теперь в основном, ржавая. После этого надо было спуститься еще на полтора метра вниз по шаткой деревянной лесенке с перилами. Справа от лесенки, если смотреть от входа, начинались стеллажи с банками, а слева в углу стояла бочка с капустой. Рядом с бочкой на полу стоял огромный, буквально вросший в земляной пол сундук, длиной аж в два метра и шириной больше полуметра. Дубовый, обитый стальными полосами и уголками. Было видно, что его сто лет никто не двигал с места, а потому и менты его при обысках не пытались сдвинуть. Хотя, как правило, осматривая подвал, первым делом просили его открыть. Фроська с готовностью открывала, и представители закона убеждались, что в сундуке нет ничего, кроме гнилого тряпья — пары старых лоскутных одеял да двух телогреек с торчащей из дыр отсырелой ватой. Один раз, правда, простукали дно, но ничего не выстукали.

А между тем именно под этим сундуком и прятался вход в нижний подвал-«бункер». Одним нажатием на какой-то неприметный штырек где-то на уровне земли можно было откинуть дно сундука вертикально вниз и открыть доступ на довольно крутую бетонную лесенку, уводящую метра на три под землю. Спустившись по этой лесенке, Коля в сопровождении Фроськи оказался на небольшой, метр на метр, площадочке, где в стену был зацементирован электрощит. Скрытой проводкой он был подключен к общей сети в 220 вольт, хотя, возможно, как не без оснований предполагал Коля, барыга-«шестидесятник» намечал притащить сюда и автономный генератор. Вообще этот бедняга много чего не успел доделать. По идее раз он собирался отсиживаться тут в период ядерного заражения, в убежище должна была быть фильтро-вентиляционная установка, цистерна с водой, отопительная система и еще что-то. Вероятно, именно поэтому в бункере было четыре изолированных друг от друга помещения, выходящих в общий коридорчик. Именно это обстоятельство навело Колю на мысль превратить этот «бункер» в маленькую тюрьму для временного содержания должников, заложников и разного рода «подследственных». Поэтому помещения превратили в камеры, оборудовав их стальными дверями. Не бронированными герметичными, конечно, а примерно такими, какие ставят в своих квартирах состоятельные граждане, опасающиеся воров. Разница заключалась только в том, что в этих дверях были проделаны окошки, для того чтоб выдавать пленникам пищу, и установлены прочные засовы с внешней стороны. В камерах был проведен свет и даже установлены розетки, для того чтоб подключать масляные обогреватели, ибо здесь даже летом выше пятнадцати градусов температура не поднималась.

Правда, чести получить камеру с обогревателем удостаивались немногие. В основном те, кого предполагалось держать долго и в относительном здравии. Должников или тех, из кого выбивали какие-нибудь нужные подписи на различных документах, наоборот, старались посадить в самые неприятные условия. Как правило, посидев тут всего сутки без света и отопления, человек мог подписать признание в том, что он потопил «Титаник», взорвал Чернобыльскую АЭС, сбросил будущего президента с моста в мешке из-под риса, или даже в том, что является Евой Браун, поменявшей пол. Конечно, таких глупых признаний ни от кого не требовали, но вот документы о передаче различных имущественных прав люди подписывали элементарно. И все это без малейших телесных повреждений.

Тех граждан, которых предполагалось при выполнении ими определенных условий отпустить живыми и здоровыми — ОРЗ и пневмония не в счет, — сюда привозили с завязанными глазами, в закрытых кузовах, причем не прямой дорогой, а повертев часа три по разным шоссе и проселкам, так что даже коренной москвич иной раз не знал, что жуткое подземелье, где он сидел, находилось недалеко от его родного дома. Увозили точно так же, как правило, ночью, высаживали где-то на пустыре и строго предупреждали, что обращение в милицию может вызвать самые неприятные последствия.

Суслика привезли сюда с открытыми глазами. По идее такие люди живыми отсюда не уходили. Но Коля, как уже говорилось, пока не торопился с принятием решения. Что же касается Полины, то ее было приказано передать Васе, а что с ней будет дальше, Коли уже не касалось. Ответственность за то, что может быть нарушена секретность «объекта», брал на себя сам шеф…

Фроська включила свет и одновременно осветила коридор и камеры. Сейчас все двери в них были открыты и распахнуты настежь.

— Ну-ка, повтори еще раз, как ты обнаружила, что его нет! — потребовал Коля тоном военного прокурора.

— Значит, минут через пять после того, как ты утром уехал, — устало начала Фроська, которой уже в третий раз приходилось повторять все сызнова, — я взяла миску с кашей, ложку, хлеб и кружку с чаем. Кружку в левой руке держала, остальное все в правой было. Когда сундук открывала, все поставила на пол. Потом снова взяла все так же и спустилась сюда. Когда свет включала, опять все поставила на пол…

— Покажи, как это делала! В натуре!

— Что мне, за миской и кружкой идти? — вылупилась Фроська.

— Не надо, — с досадой проворчал Коля. — Ты просто покажи, как нагибалась, когда ставила. Точно покажи!

— Ну, вот так как-то… — Фроська, кряхтя и пыхтя, неуклюже нагнулась, показав, как она ставила свою ношу на пол. Коля между тем засек время. Получилось, что у нее на сгибание и разгибание ушло аж шесть секунд.

— Так, — сказал Коля задумчиво, — стало быть, ты, дорогая подруга, в коридор при этом не глядела, верно?

— А чего глядеть-то? Там, один хрен, темно было… Свет включила и поглядела.

— То-то и оно. Все камеры, как и сейчас, с открытыми дверями стояли?

— Ага, окромя его, конечно, — кивнула Фроська. — А его была заперта, чин чинарем, на засов.

— Ладно, показывай, чего дальше было.

— Чего дальше? Дальше я до камеры пошла.