— Не хочу.

Родерик всплеснул руками.

— А что ж ты хочешь-то, родной ты мой? При дворе не любо, в пивную не желаешь…

— Домой хочу, — сказал Дэвид.

— Ууууу… — протянул Родерик. — Хандришь, значит… Бывает. У меня тож бывает. Как горы вспомню, где в детстве жил, прям тоска сердце сжимать начинает… А если уж Кальван вспоминаю, так вообще жить не хочется. У меня ж там вся семья осталась…

— Зато ты, по крайней мере, отомстил этому графу… как его?..

— Джермену… Чтоб ему и на том свете покоя не было!

— Вот-вот. Ты-то ему уже отомстил… Можешь, по сути, начать жизнь сначала…

— Не так-то это просто, — возразил Родерик, — жизнь сызнова начать. Я, можбыть, только и живу, когда с вами, дурьи вы башки, в пивной напитками горячительными накачиваюсь… Или в битве, когда ярость из головы все мысли разом вышибает. А иначе… Не живу, а так… — Он сделал неопределенное движение пальцами.

— Может быть, это и не просто — начать жизнь сначала, — сказал Дэвид, — но, чтобы начать новую, надо, по меньшей мере, предыдущую закончить. А как закончить — я не знаю…

— Да что у тебя приключилось-то такое, толком-то говори!.. Я, чай, мыслев твоих читать не умею!

— Мой мир… мою страну захватил злой колдун, — вздохнул Дэвид. — Поработил всех людей.

— Так ты ж сам колдун! Чего ж с ним не сразишься?!

— Он во много раз сильнее. Он меня и отправил сюда, в ваш… в ваше королевство, то есть. И как вернуться назад, я не знаю.

— Во-он оно как… Так что ж ты лежишь-то? Надо в лавку книжную пойти, на карты взглянуть, обмыслить, как лучше возвращаться… Если что — на нас можешь положиться! Да мы ентого колдуна в капусту изрубим!.. Нынче поздно в лавку идти, а вот завтра с утра…

Дэвид чуть улыбнулся.

— Моя страна, — сказал он, — находится очень далеко. Ее нет ни на одной карте.

— Да и без карты можно! — возразил Родерик. — По сути-то ведь, к чему она? И без карты обойтись можно! Ты, главное, скажи, на севере она находится, на юге ли, на западе иль, можбыть, на востоке?

— Это необычная страна, Родерик. До нее только с помощью колдовских заклятий добраться можно, а я этих заклятий не знаю.

— А кто знает?

Дэвид покачал головой.

— Не знаю… Ваши колдуны еще слабее меня.

— А майрагины?

— Слышал, что про них герцог говорил? Что они колдуны — вранье. Да и сам подумай: будь они хотя бы такими же колдунами, как я, разве удалось бы Ратхару взять в плен их короля?

Родерик почесал бороду.

— Да, эт ты верно заметил… Что делать-то теперь будешь?

— Пока не решил… Я ведь с вами не только из-за денег пошел… Деньги — самая последняя причина. Хотел на ваш мир посмотреть, с людьми познакомиться, разведать, кто у вас тут есть… Вот теперь думаю — куда дальше податься?

— За границу, можбыть?

— К людям со слоновьими ушами?

Родерик ухмыльнулся.

— Однако, — заметил старейшина спустя минуту, — хандра — эт тоже не дело. Надо бы остаток денег из Маркмана вытрясти и двигать отсюда. Гнилое это место. Похоже, прав был господин Черный Герцог — недолго этому королевству осталось. Странно, как с такими-то правителями оно вообще еще существует.

Дэвид сел.

— Ты тоже об этом думаешь?.. Вот и я никак не могу избавиться от мысли, что зря мы влезли в эту авантюру.

— Ну не скажи! Златишка — хотя и поменее, чем хотели — получили все ж немало…

— Да при чем тут деньги!.. Деньги и другими способами достать можно! Не в этом дело. Просто… Мы-то герцогу не верили, а посмотри — все, как он говорил, происходит. Маркман своей будущей женитьбой на Биацке мне на днях хвалился…

— Дык! — пожал плечами Родерик. — Об этом всем уж целый год как известно. Ее ж и похитили-то буквально за неделю до свадьбы с Маркманом!

— Понятно… — тихо сказал Дэвид. — Теперь понятно, почему он ведет себя так, как будто бы королевский дворец — его собственность… И почему Стевольт ему в рот смотрит.

— А ты как думал!

— Я ничего не думал. Я вообще в Гоимгозаре только третий месяц живу. Откуда я знаю, какие у вас тут порядки?!

— Порядки самые обычные, — ответил Родерик. — Плюй на всех, о себе думай, и, если на тебя сверху кто-нть плевком попадет, на обиду свою не жалуйся.

— Да? — с сомнением переспросил Дэвид. — Логика известная… А ты этой же логикой руководствовался, когда хотел вместе со мной против колдуна, который в сто раз меня сильнее, войной пойти?

— В сто раз? — Родерик смущенно почесал бороду. — Не, врешь ты… Такого колдуна и представить себе невозможно. Эт уж не колдун, а черт знает кто выходит…

— Так что, не пойдешь?

— Я?! Не пойду?! — возмутился Родерик.

— А говорил же: плюй на всех, под себя греби…

— Да ты пойми, дурья твоя башка, у нас-то по-другому все! Отряд мы! Семья, можно сказать.

— Хорошо, — кивнул Дэвид. — Предположим, мы друзья… Нет, без «предположим». Просто — друзья. Поэтому вы и готовы идти за мной. Ну а герцог ради чего реформировать всю систему управления в королевстве хотел?.. Хотя ты мне и говорил, что это у него пустой треп, вроде как у депутатов перед выборами, но знаешь, посмотрел я поближе на графа Маркмана… И почти уже герцогу Ратхару верить начинаю.

— Да блажной он, герцог твой! — отмахнулся Родерик.

— Почему же блажной? Только потому, что хотел, чтобы это королевство по справедливости управлялось?

— Конечно, — кивнул гном. — Именно потому и блажной! Да ты не отворачивайся и головой не мотай, а меня лучше послушай… Хоть ты и колдун, но тож видно — как будто с облака свалился. А я, слава Хозяину Подгорья, уж шестой десяток размениваю… Я тебе легенду расскажу. Прытчу, так сказать. Вашу, меж прочим, человечью прытчу. Гномы таких глупых сказок не сочиняют. Так вот, как гритца в ентой прытче, когда боги творили мир, все они в него вложили, все, чем располагали. И небеса сделали, и землю, и воздух, и огонь, и молнию, и людей, и гномов, и птиц, и животных, и реки, и моря, и рыбу, и горы, и любовь, и ненависть, и злобу, и сострадание, и дружбу, и жалость в мир ентот запихнули… Как, скажем, хозяйка рачительная в пирог много всякой всячины накладывает, чтобы тот повкуснее получился. Только вот одну-единственную приправу забыли. Даж не забыли, а специально для себя оставили. Одну-единственную вещь в мир не вложили. Знаешь, какую? Справедливость. И вот потому люди, когда богов молят, справедливости у них простят. Надеются, значит, что есть она еще у богов, что не всю еще справедливость употребили те для своих нужд, никому кроме них самих не известных. А в мире самом нет никакой справедливости. Нет и не было никогда!.. И герцог твой — блажной и головой своею наверняка малость простуженный.