К концу 1920-х Советский Союз решительно встал на путь изоляции, отменявший все попытки 1860-х годов связать гражданство и миграционную политику с глобализирующейся моделью экономического развития. Однако Советский Союз начал широкомасштабную индустриализацию и все еще отчаянно нуждался в навыках инженеров и квалифицированных рабочих Запада. В 1930 году, на XVI съезде партии, было решено нанять до 40 000 иностранных инженеров, бригадиров и высококвалифицированных рабочих[696]. Поскольку глобальная экономика погрязла в Великой депрессии, за рубежом имелось множество кандидатов. К началу 1931 года было завербовано примерно 10 000 западных иностранцев, а к началу 1932 года лимит в 40 000 человек был слегка превышен[697]. Эта волна иммигрантов отличалась от приезжавших в 1920-х годах. Коммунистам со всего света все еще предлагалось политическое убежище, но лишь немногие из допущенных в страну подпадали под эту категорию. Фокус почти полностью сместился на такие практические критерии, как навыки иммигрантов и тот вклад, который они могли внести в индустриализацию. Воссоединение семей и возвращение бывших жителей империи играли гораздо менее заметную роль (за исключением большой группы карельских финнов). Требование 1920-х годов, чтобы иммигранты происходили из рабочего класса, было отвергнуто ради инженеров и бригадиров – людей иного происхождения, но обладавших нужными умениями.

* * *

Присутствие иностранцев было особенно заметно на наиболее технологически продвинутых объектах, например в Магнитогорске, где находилось более 750 иностранных работников. Иностранцы сыграли существенную роль в индустриализации, но это едва ли сигнализировало о новом открытии страны для внешнего мира. Двери для иммиграции не распахнулись. По некоторым сообщениям, в 1930–1932 годах ходатайства о рабочей иммиграции в Советский Союз подало значительно больше миллиона человек. Разрешение же на въезд было дано лишь 42 000 (4 %). Труд иностранных специалистов оплачивался в твердой валюте, которой было крайне мало, и обычно в размере, в несколько раз превышавшем заработную плату российских рабочих на тех же самых фабриках. Это одновременно было обременительно для государственного бюджета и порождало недовольство среди советских рабочих. Когда во время голода 1933 года правительство прекратило выплачивать зарплаты в валюте, из страны уехала половина иностранных рабочих. И даже когда им платили в твердой валюте, «условия жизни и труда вызывали у подавляющего большинства иностранных рабочих крайнее недовольство своим положением»[698]. В 1930-х годах иностранцы находились под строгим полицейским надзором, что затрудняло их общение с советскими гражданами. Учитывая ксенофобские настроения властей на протяжении 1930-х годов и важную роль спецслужб, в то десятилетие положение иностранцев в советском обществе было шатким, особенно во время чисток 1937–1938 годов, когда любой иностранец или советский гражданин, связанный с иностранцами, попадал под подозрение. Андреа Грациози утверждает, что более 10 000 иностранцев из западных стран (приблизительно половина от числа остававшихся в Советском Союзе) были в конце 1930-х годов арестованы[699]. Во время арестов НКВД обычно вынуждал бывших граждан Союза или РСФСР отказываться от иностранного гражданства и сдавать паспорта, после чего их приговаривали и отправляли в лагеря. Но в случае многих других иностранцев этого даже не требовалось. Наиболее многочисленными были немецкие граждане, которые либо не имели желания возвращаться в национал-социалистическую Германию, либо совершенно точно не могли получить от своей страны дипломатической защиты. Истории иностранных граждан, которых против их воли удерживали для работы в Советском Союзе, напоминают уже знакомый нам случай Патрика Гордона в эпоху Московского царства. Определенно, ничего подобного в России не практиковалось со времен Петра Великого.

1930-е годы во многих отношениях завершили круг, по которому прошла история гражданства, вернувшись к ситуации дореформенной эпохи. Но при пристальном изучении становится ясно, что движение на этом не прекратилось и наступивший период отличался такой степенью герметичности, какой российская история еще не знала. Иностранцы могли въехать в страну лишь в очень редких обстоятельствах. Абсолютное число иностранцев на советской территории упало до менее чем десятой части от уровня конца имперского периода. И, хотя им полагались бóльшие, чем советским гражданам, зарплаты, они редко могли рассчитывать на лучшую юридическую защиту. На деле в 1930-е годы, особенно во время чисток, иностранцы вызывали больше подозрений, чем советские граждане. Складывается впечатление, что Советский Союз стремился к идеалу полного отсутствия иностранцев в стране, а те немногие, кто был в нее допущен, оказывались внутри в результате неприятного для властей, но временного компромисса: следовало воспользоваться умениями этих специалистов и отослать их домой. Эмиграция советских граждан была почти полностью запрещена, и впервые в российской истории этот запрет на самом деле осуществлялся. Граница была более непроницаемой, чем когда бы то ни было раньше. Оживленные приграничные передвижения и торговля, на протяжении столетий бывшие важной частью жизни имперской России, подошли к концу. При старом режиме население приграничных районов могло получать особые недорогие документы, разрешавшие многократно выезжать из страны и возвращаться в нее, и часто пересекало границу с целью торговли. К 1930-м годам торговцы могли рассчитывать лишь на небольшие личные льготы. Более того, весь режим пограничного контроля был сформирован таким образом, чтобы предотвращать не только нелегальное пересечение границы, контрабанду, перевод иммигрантов и эмигрантов через кордоны, но и обычную мелкую торговлю[700]. Интенсивная кампания за предотвращение какого бы то ни было экспорта валюты еще больше повысила ставки для всех ветвей власти.

Условия великой денатурализации 1921 года строго соблюдались. Ни один бывший подданный Российской империи или гражданин Советского Союза, утративший гражданство, не мог въехать в страну, если только не получил гражданство Советского Союза за рубежом[701]. Раз за разом власти приписывали статус советских граждан лицам, у которых был шанс выбрать иное гражданство, но которые не сделали этого в установленный срок (даже тем, у кого не было документов и кто не проходил формальной церемонии принятия в гражданство, и даже тем, кого считало своими гражданами другое государство). Лишь после продолжительного и вовсе не автоматического процесса подачи и рассмотрения апелляции такие люди лишались советского гражданства и получали разрешение покинуть страну[702].