Пытаясь это сделать, я выставляю себя круглой дурой.

Я дура.

Дура.

Он украсил стены галереи чёрно-белыми фотографиями трупа Элизабет Шорт, сделанными, когда её нашли посреди заросшего пустыря на пересечении 39-й улицы и Нортона в Леймерт-парке, а также несколькими фотографиями из морга. Изображение на этих фото так сильно увеличено, что большая часть разрешения потерялась. Большинство деталей изуродованного трупа оказались совершенно неразличимы. Ещё там красовался постер к нуарному фильму Джорджа Маршалла 1946 года «Голубая Орхидея», сценарий к которому был написан Рэймондом Чандлером; он вполне мог (а может, и нет) послужить источником вдохновения для посмертного прозвища Шорт. Через неравные промежутки по всей галерее на невидимых нитях, прикреплённых к потолку, висели увеличенные фотографии газетных сообщений об убийстве, сделанные Перро, а также различные открытки и письма, насмехающиеся над полицией Лос-Анджелеса, вроде той, которую прислали мне в качестве приглашения.

Я решил не сдаваться,

Обманывать полицию так весело.

Я от души посмеялся над полицией.

Не пытайтесь найти меня.

Поймайте нас, если сможете[108]

Среди этих ужасных артефактов убийства Чёрной Орхидеи было разбросано множество иллюстраций, которыми сопровождались различные варианты сказки «Красная Шапочка» на протяжении веков. Одни были цветные, другие в оттенках серого. Гюстав Доре, Флери Франсуа Ришар, Уолтер Крейн и другие, многие другие, но я не помню имён и не хочу искать их в книге. Они могли показаться неуместными только тому, кто, к своему счастью, не знал о подлинных замыслах Перро. Среди факсимиле открыток и девочек в красных шапочках попадались изображения XVIII века с существом, которое, как считается, несёт ответственность за все те нападения в Маргеридских горах. Из моего описания может показаться, что инсталляция выглядела захламлённой предметами. И всё же каким-то образом, даже с таким количеством экспонатов, конкурирующих между собой за внимание зрителя, благодаря определённой проницательности художника, всё было как раз наоборот. Общий эффект создавал ощущение пустоты, унылого пространства, усеянного редкими артефактами насилия, лжи и детских фантазий.

Но это странное скопление реликвий – все до единой – было лишь обрамлением, созданным для того, чтобы оттенить главное дело рук Перро, пять скульптур, которые он изготовил из слепков с тела Евы, по-видимому, прибегнув к услугам знакомого таксидермиста, о котором она мне рассказывала. Эти скульптуры занимали центральное место в «Видении абсолютного разрушения», а позднее и в «Улыбке оборотня». Они представляли собой демонстрацию осквернённого тела Элизабет Шорт в том виде, в котором оно было обнаружено на пустынном участке в Леймерт-парке около половины одиннадцатого утра 15 января 1947 года, в виде пентаграммы или своеобразной карусели. «Трупы» лежали ступнями к центру колеса, едва соприкасаясь друг с другом пальцами ног. В книге приводится около двадцати фотографий этой жуткой инсталляции, сделанных с разных ракурсов; сам Перро назвал эти скульптуры просто «Фазы 1–5». Я не буду здесь детально их описывать. Даже не уверена, что смогла бы это сделать. Тогда мне пришлось бы снова открывать книгу Перро, чтобы убедиться, что я точно поняла, в чём заключается каждая стадия чудовищной трансформации. – Дело не в самих мелочах, – сказала мне однажды Ева. – А в том, что они добавляют. – Эти слова вполне могли бы послужить эпиграфом к «Улыбке оборотня». Их даже можно было бы привести прямо под авторским посвящением (так уж поучилось, что его слова принадлежат Ман Рэю: «Я рисую то, что нельзя сфотографировать, что проистекает из нашего воображения, сновидений или бессознательного томления»). Я скажу лишь, что Фаза 1 – это попытка прямого воспроизведения состояния, в котором было обнаружено обнажённое тело Элизабет Шорт. С блестящим техническим воплощением авторской идеи не поспоришь, так же как нельзя отрицать порочность ума, её породившего. Но в действительности это не тело Элизабет Шорт. Конечно же, это слепок с тела Евы, подвергшийся всем разрушительным манипуляциям, через которые прошла Чёрная Орхидея. Туловище было рассечено пополам в талии с хирургической точностью, и большое внимание было уделено изображению обнажившихся внутренних органов и костей. Отрубленные руки подняты над головой и расположены явно с определённым замыслом. Ноги широко расставлены, чтобы показать травмы половых органов. Каждая рана, видимая на фотографиях с места преступления и описанная в полицейских отчётах, точно воспроизведена в Фазе 1. Рот Элизабет был разрезан почти от уха до уха, демонстрируя ту самую «улыбку оборотня» Перро. Дальше зритель двигается вокруг карусели, пока не добирается до Фазы-5. Там находится чучело большого койота, подвергшегося точно таким же увечьям, как тело Элизабет Шорт и слепки с тела Евы. Его передние конечности расположены над головой, как и у Орхидеи, хотя при жизни он просто физически не смог бы их так поднять. Зверь лежит на спине, что нельзя назвать естественной позой для койота. Пасть его, по понятным причинам, осталась нетронутой. Что касается Фаз со 2-й по 4-ю, то просто представьте себе обычную ликантропическую метаморфозу, пошаговый переход от искалеченной женщины к такому же искалеченному зверю, как в любом подобном превращении из дешёвых фильмов ужасов.

Лицо Евы можно распознать только в Фазах 1 и 2. Полагаю, это можно посчитать за милость.

В конце (которого на самом деле не будет, но в качестве ещё одного акта милосердия я притворюсь, что это так) в моей голове остаётся крутиться один основной вопрос. Неужели Ева всё время искала именно этого? Не достижения просветления под опекой её драгоценного bête noire, а этого жуткого, омерзительного бессмертия (или, наоборот, возвышенного, в зависимости от вашего мнения о Перро). Неужто она хотела заменить собой ту коленопреклонённую девушку в красной шапочке из «Fecunda ratis» и женщину, которую убили и замучили за десятки лет до того, как была зачата сама Ева? Чтобы споткнуться, упасть и, наконец, растянуться на спине, устремив взгляд на зависшую в вышине бледную, ревнивую луну, в то время как на неё бросаются собравшиеся вокруг звери, чтобы сделать то, что звери всегда делали и будут делать до скончания времён.

КОНЕЦ

9

Есть очень известное стихотворение Мэтью Арнольда (1822–1888) под названием «Берег Дувра», которое я всегда считала своим любимым. Я много раз зачитывала его вслух, наслаждаясь игрой слов и яркостью метафор. Но до прошлой недели оно не несло в себе для меня какого-то особенного значения. Никакого глубоко личного смысла я в него не вкладывала. Для меня это были всего лишь красивые слова, написанные в то время, когда мир был другим, стремительно меняющимся местом:

Да,