– Вы не смеете… Нет, нет! Я не хочу!

– Умоляю тебя, будь мужественной, любовь моя! – воскликнул Арно. – Не проси о пощаде, не доставляй им такого удовольствия!

Их уже втаскивали на вязанки. Катрин, споткнувшись, упала с глухим стоном. Тогда Готье, напрягая все силы, набрав в грудь воздуха и раздув мускулы, разорвал на себе веревки. Зарычав, как раненый лев, он обрушился на солдат всей своей мощью, опрокидывая и оглушая тех, кто стоял у него на пути и загораживал дорогу к костру. Казалось, им овладело какое-то священное безумие: глаза горели неистовым огнем, на губах выступала пена, лицо исказилось. Он сметал врагов, словно косарь траву. Гнев удесятерил его силу, и крестьяне, пораженные невиданной мощью, глядели на него, раскрыв рот в суеверном изумлении…

Великан уже достиг костра, когда в плечо ему вонзилась стрела. Он рухнул на вязанки с проклятием, а Катрин застонала от отчаяния. Но все заглушил истошный вопль Валета:

– Привяжите и его тоже! Поджигайте!

Катрин закрыла глаза. Связанный Арно нащупал ее руку, прикрученную к жесткому столбу, и крепко сжал.

– Это конец, – пробормотала она сквозь слезы, – сейчас мы умрем. Бедный мой малыш! Бедный маленький Мишель!

Пелена слез застилала ей глаза, и она видела, точно в кошмарном сне, как один из солдат, ухмыляясь, зажигал факел… Однако, несмотря на близость смерти, ее не покидало ощущение, что все это происходит не с ней… Все казалось таким абсурдным и нереальным, что не могло случиться на самом деле. Сейчас этот ужас прекратится… Сейчас явится чудесный избавитель…

И чудо действительно свершилось. Вдруг послышался голос труб, и, словно в ответ на этот властный могучий призыв, дорога, поднимавшаяся из долины, заполнилась всадниками. От сверкающих панцирей, наконечников пик с флажками и штандартов рябило в глазах. Это был большой отряд роскошно одетых и вооруженных с ног до головы рыцарей. Земля дрожала под поступью лошадей, а на поле все застыли, с тревогой всматриваясь во вновь прибывших. Солдат с факелом словно прирос к земле, как и Валет, который, нахмурив брови, старался разглядеть гербы на штандартах. Отряд приближался, как живая стальная стена, по четыре всадника в ряд, выставив вперед пики с многоцветными флажками, пляшущими на ветру. Остановившись на краю поля, они выстроились у дороги, пропуская герольда в бело-красном одеянии, с пышными перьями на гребне шлема, сияющего, как золотая монета. В кулаке у него было зажато знамя: на серебряном полотне был изображен поднявшийся на задние лапы огненно-красный лев…

Едва увидев эту эмблему, Арно закричал во всю мощь своих легких:

– Ко мне, Арманьяк!

Эти слова прозвучали как магическое заклинание. Сверкающий герольд едва успел посторониться, как вся закованная в сталь громада ринулась вперед. Панцири всадников слепили своим блеском, развевались на ветру красные, белые, синие, серебряные плащи с вышитыми гербами, разноцветные попоны лошадей вздымались над копытами, из-под которых во все стороны летели комья земли. В мгновение ока поле было заполнено пестрым и шумным воинством. Перед глазами Катрин мелькали фантастические фигуры, украшавшие гребни шлемов. Рыцари окружали высокого всадника в красно-серебряном одеянии, с графской короной на плаще. Следом за кавалерией шли лучники, копейщики в железных шлемах и даже пажи, которые удерживали на поводках великолепных породистых борзых в золотых ошейниках с высеченными гербами. На фоне этой нарядной армии солдаты Валета выглядели жалко: озираясь по сторонам, они пытались проскользнуть в ворота, но крестьяне, которых они сами согнали к стенам, теперь преграждали путь к отступлению. Все новые и новые воины появлялись на поле, и Катрин, широко раскрыв глаза, силилась понять, друзья это или враги. Впрочем, ей не пришлось долго теряться в догадках.

Красно-серебряный граф, доскакав до костра, спрыгнул с коня прямо на вязанки хвороста, затрещавшего под его тяжестью. Железные башмаки с загнутыми носами давили ветки, словно солому, и он срывал рукой в стальной перчатке цепи, как будто это была сухая трава. Сквозь поднятое забрало шлема Катрин видела худое лицо, покрасневшее от гнева, зеленые глаза, которые метали молнии. Арно, расправив занемевшие члены, вздохнул с облегчением.

– Бернар-младший! – воскликнул он, и в голосе его прозвучала нежность. – Клянусь Богородицей! Тебя послал сам монсеньор святой Михаил!

– Я воздвигну часовню в его честь! – произнес Бернар с ужасающим гасконским акцентом. – Брат Арно! Неужели тебя решили поджарить на костре, будто ты бараний бок?

– Спроси у Валета!

Они крепко обнялись, и Бернар от полноты чувств хлопал железной перчаткой по спине Арно. Однако Арно вырвался из мощных рук друга как раз вовремя, чтобы подхватить Катрин, которая лишилась чувств, едва осознав, что опасность миновала. Монсальви взял ее на руки, а Бернар с любопытством уставился на молодую женщину.

– Вот это красотка! Кто такая?..

– Моя жена! Помоги-ка мне… И пусть возьмут этого человека, – сказал он, указывая на Готье, который лежал поперек вязанок хвороста без сознания, – он ранен.

К ним тут же подлетели люди Бернара, подняли и унесли великана. Один из всадников, чей шлем украшала фигурка серебряного дельфина с нефритовыми глазами, протянул руки, чтобы принять у Арно бесчувственную Катрин. Монсальви хотел было спрыгнуть с костра, но граф удержал его.

– Подожди! Мне надо еще кое-что сделать. А этот костер прямо создан для того, чтобы командовать боем.

И, набрав в легкие воздуха, он крикнул громовым голосом:

– Вперед, арманьяки! Виланов и мастеровых не трогать, а всю эту пьяную сволочь перережьте! Главаря взять живым!

Солдаты и рыцари, словно только ожидая приказа, бросились на наемников. В ход были пущены пики, алебарды, мечи, кинжалы и боевые топоры. Это была не битва, а бойня. Кровь лилась ручьями, и поле превратилось в месиво из багровой жижи. Всюду слышались стоны, проклятия, хрипы умирающих. Крестьяне, серой стеной стоявшие у ворот, по мере сил помогали воинам Арманьяка. Страх уступил место ярости, и пощады не было никому. А Бернар-младший с каменным лицом взирал на побоище, возвышаясь над полем, как ангел мести.

Так он стоял, широко расставив ноги и подбоченившись, пока не испустил дух последний из наемников. Когда же закованного в цепи Валета потащили в монастырь, граф с кроваво-красным львом на гербе сошел наконец с костра, положив руку на плечо Арно.

Катрин очнулась, ощущая блаженное тепло. Открыв глаза, она поняла, что лежит на циновке перед огромным камином из мрамора, где ярким пламенем полыхало целое дерево. Стоя перед ней на коленях, Арно растирал ей руки и глядел на нее с тревогой. Увидев, что она пришла в себя, он улыбнулся.

– Тебе лучше? Как ты меня напугала! Мы никак не могли привести тебя в чувство.

– Какая женщина не лишилась бы чувств, если привязать ее к столбу и обложить вязанками хвороста? Я никогда не простил бы себе, если бы опоздал хоть на секунду, мадам…