Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг Маргарет подала голос:
— Око за око…
Бреннан изумленно посмотрел на нее. Бретелька сползла с ее плеча, грудь почти обнажилась, но, казалось, Маргарет не обращает на это никакого внимания. Глаза ее лихорадочно блестели, и Бреннан подумал вдруг, что его жена здорово набралась, она, похоже, была изрядно пьяна.
Филипп попытался собраться с мыслями. Если Ближний Восток только что превратился в пылающий костер, то как скоро можно ожидать ядерных ударов по другим точкам планеты? Бреннан давно и почти наизусть знал все эти военные сценарии, но сейчас, когда это по-настоящему НАЧАЛОСЬ, он не мог осознать это, ибо подобное не могло уложиться ни в какие «сценарии».
Постукивая пальцем по фужеру с вином, Бухер поднялся из-за стола. Вино выплеснулось на паркет, но старик даже не взглянул на пол. И лишь одна фраза слетела с его губ:
«И городъ великий распался на три части, и города языческие пали…»
Маргарет встала и подошла к Бухеру. Глядя старику прямо в глаза, она вторила ему: «И градъ, величиной въ талантъ, палъ съ неба на людей, и хулили люди Бога за язвы отъ града; потому что язва отъ него была весьма тяжкая».
— Маргарет! — Бреннан коснулся плеча жены и невольно отпрянул: кожа ее пылала, женщина дрожала с ног до головы, как в лихорадке. Бреннан вспомнил эти слова из Откровения, столь знакомые ему с детства. Но наизусть их он, разумеется, не помнил и поразился, откуда их так хорошо знает Маргарет. Откуда?
Бухер и Маргарет, словно в трансе, продолжали в один голос цитировать Библейские тексты: «…и сделалось великое землетрясение… Такое землетрясение! Такъ великое!..», «…я виделъ, что жена упоена была кровию святыхъ и кровию свидетелей Иисусовыхъ… и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ея…»
Шатаясь, Бреннан направился к двери. Он не отдавал себе отчет в том, что будет сейчас делать. Но одно Филипп осознавал совершенно ясно: он должен найти Торна- младшего и совершить то, что велит ему судьба.
Посол бросился к машине и, рванув из-под сиденья кожаный кошель, вспомнил слова де Карло: «Воскресший Христос поможет…» Бреннан снова и снова повторял эти слова, бегом возвращаясь назад, к лестнице и галерее. Пусть Он направит его руку, это теперь в Его власти, на Нем лежит вся ответственность, и Бреннан использует Его волю…
Возле лестницы Филипп увидел пса. Зверь взглянул на него и, повернувшись, тяжело затопал по коридору, словно указывал Бреннану путь. Филипп последовал за псом. Он больше ни о чем не думал, кроме того, что ему необходимо найти этого юнца.
В коридоре царил полумрак. В самом его конце Филипп заметил приоткрытую дверь. Собака подпустила к ней Бреннана. Тот распахнул дверь и остолбенел. Именно в этот миг Филипп понял, что все, о чем ему рассказывали — правда.
Юноша был облачен в черную сутану. Он стоял на коленях перед трупом, в беззвучной молитве шевелились его губы. Бреннан сделал пару шагов в глубь комнаты, и кинжалы в кожаном мешочке за его спиной громко звякнули. Но Торн-младший даже не обернулся. Он был словно в трансе.
Бреннан молча приблизился к распятому Христу, глянул в лик Спасителя и заметил торчащий из Его спины кинжал. Все обстояло именно так, как ему и рассказывали. Все было сущей правдой. А его собственный скептицизм оказался плохим советчиком. Бреннан вновь взглянул на лик Христа, потом повернулся к застывшему на пьедестале мертвецу. Филиппа била сильнейшая дрожь.
Он на минуту сомкнул веки и помолился, взывая к помощи. Открыв глаза, Филипп уже твердо знал, что ему делать, однако не был уверен, хватит ли ему на это сил. Его так и подмывало схватить за руку Маргарет и опрометью броситься бежать прочь отсюда, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого кошмара. Но Филипп стоял, как прикованный, не сводя взгляда с лика Христова, будто тот был живой.
Бреннан подошел вплотную к распятию и вытащил из дерева кинжал, который легко поддался. Пламя свечи отразилось на клинке. В сознании внезапно вспыхнули слова молитвы, той самой, что он проговаривал еще в детстве, примостившись у матери иа коленях, слова, которые, как ему казалось, он уже давным-давно позабыл. Филипп снова посмотрел в очи Христовы и внезапно изумился: почему выбрали именно его, ведь уже много лет назад вера умерла в нем. Прикоснувшись к терновому венцу, Филипп дотронулся до гвоздей, вбитых в ладони. Затем положил на пол кошель и вытащил из него все стилеты.
Юноша не шелохнулся. А Бреннан, взявшись за рукоятку кинжала, извлеченного из деревянного тела Христа, пробормотал:
— Первый кинжал лишает жизни физической.
Филипп взглянул на хрупкую, юношескую, коленопреклоненную фигуру, на позвоночник, проступающий сквозь тонкую, черную сутану. И понял, что не сможет нанести удар в спину. Филипп должен посмотреть ему в глаза, даже если они окажутся такими же мертвыми, как и у Дэмьена-старшего.
— Прости меня, — прошептал Бреннан и, прикоснувшись к плечу юноши, заставил того обернуться.
Улыбаясь, юноша взглянул на Филиппа. Лицо его было белее мела, в желтых глазах полыхало пламя. Занеся для удара кинжал, Бреннан заставил себя взглянуть в эти желтые глаза. Он успел почувствовать зловонное дыхание…
И тут дверь распахнулась, сноп света ворвался в комнату. В тот же момент Бреннан был сбит с ног, нож выскользнул из его рук. Чудовище попыталось вцепиться в его горло. Бреннан дотянулся рукой до страшной морды, упираясь локтями в мощную собачью грудь и стараясь отпихнуть пасть от своей шеи. Зверь качнул головой, зубы его впились теперь в руку Бреннана. Филипп закричал от дикой боли, и животное вновь набросилось на него. Бреннан плюнул прямо в желтые глаза, и на секунду мертвая хватка ослабла. Этого оказалось достаточно, чтобы Филипп свободной рукой дотянулся до кинжала. Собака рванула зубами плечо Бреннана, стараясь свернуть ему голову, прямо как кролику. Рука его перестала ощущать боль. Она онемела и была, словно чужая. Но другой рукой Бреннану удалось нанести удар по чудовищу. Потом еще один. И еще. Собака жутко завыла и отползла от Бреннана. Но не успел тот подтянуть колени, как животное вновь накинулось на него, зубы опять заклацали возле его горла. Собачья слюна перемешалась с кровью.
И вдруг Бреннан почувствовал жалость к этому раненому зверю. У него возникло безумное желание схватить огромную морду и, притянув ее к себе,
