Для тех, кому нечего было скрывать, действия Вийо и других членов Римской курии все равно выглядели непостижимыми. Когда устраивается заговор с целью что-то сокрыть, то это происходит непременно потому, что заговорщикам есть что скрывать.

От одного из живущих в Риме кардиналов я услышал самую невероятную причину в оправдание тех, кто старался замести все следы:

Вийо сказал мне, что случившееся было трагедией, несчастным случаем. Папа нечаянно принял слишком большую дозу лекарства. Камерарий утверждал, что в случае вскрытия станет известно об этой смертельной дозе. Никто не поверит, что Его святейшество принял такое количество препарата случайно, по ошибке. Кто-то заговорит о самоубийстве, а кто-то — об убийстве. Поэтому мы и согласились, что лучше обойтись без вскрытия.

Я дважды беседовал с профессором Джованни Рама, тем самым врачом, который и прописывал Лучани лекарства — эффортил, кортиплекс и прочие препараты, предназначенные для стабилизации кровяного давления. Пациентом доктора Рама Альбино Лучани был с 1975 года. Его замечания проливают свет на версию о возможных последствиях случайного приема слишком большой дозы лекарств.

«Совершенно неправдоподобен случайный прием сверхдозы препарата. Он был сознательным и очень аккуратным пациентом. К лекарствам он относился с большой осторожностью. Да ему и требовалось принимать совсем мало. В действительности он пил эффорил в минимальной дозе. Обычный прием составляет 60 капель в день, а для него достаточно было 20 или 30 в день. Мы всегда с осмотрительностью подходили к назначению лекарств».

В ходе дальнейших разговоров с моими информаторами было установлено, что мысль о случайном приеме сверхбольшой дозы лекарства пришла в голову Вийо в те самые мгновения, когда он стоял в спальне возле тела папы. А потом он спрятал в карман пузырек с препаратом. Несомненно, Вийо обладал острым и быстрым умом. Папа умирает в одиночестве, удалившись к себе в спальню — в добром здравии и уме, приняв целый ряд важнейших решений, в том числе и то, которое непосредственно касается будущего самого Вийо. И он знает, что не будет никакой судебно-медицинской экспертизы, нет никаких внешних следов, нет явных улик. И тогда изощренный ум пожилого государственного секретаря рождает практичную мысль, что Альбино Лучани сам случайно убил себя. Возможно, в разреженной атмосфере Ватикана в правдоподобие такой истории и поверили бы. В реальном мире за стенами Ватикана ее потребовали бы подкрепить существенными и неопровержимыми доказательствами.

Некоторые из важнейших улик, которые помогли бы установить истину, уничтожил сам Вийо — лекарство и подробные записи Лучани, касающиеся важнейших назначений. О том, как паниковал и каким страхом был охвачен Вийо, говорит й то, что заодно он прихватил завещание Альбино Лучани. Но никаких важных распоряжений на случай смерти папы там не было. И оно было уничтожено вместе с остальными уликами. Почему также исчезли очки и комнатные туфли папы, остается загадкой.

По Ватикану расползались слухи. Говорили, будто всю ночь на контрольном пульте в папских апартаментах горела лампочка тревожной сигнализации, но на призыв о помощи так никто и не ответил. Говорили, что в спальне обнаружились следы рвоты, в том числе и на некоторых предметах, вот потому-то и пропали очки и комнатные туфли. Кстати, рвота часто является одним из первых симптомов отравления дигиталисом. В различных кабинетах шушукались епископы и священники, вспоминая между собой странный трагический инцидент — внезапную смерть митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима. В честь главы делегации Русской православной церкви новый папа устроил 5 сентября специальную аудиенцию, во время которой 49-летний русский прелат вдруг повалился с кресла лицом вперед. Через несколько мгновений он был мертв. Теперь же по Ватикану гулял слух, что Никодим выпил чашку кофе, предназначенную Альбино Лучани. У Никодима было слабое сердце, и до того он уже перенес несколько сердечных приступов. Но в охваченном страхом городе-государстве такие факты отметали прочь. Смерть митрополита в ретроспективе выглядела зловещим знамением, предупреждением об ужасных событиях, только что случившихся в папских апартаментах.

В течение того же дня 29 сентября из папских апартаментов были вынесено все, что принадлежало Альбино Лучани, в том числе его письма, книги, личные вещи, немногие памятные мелочи, как, например, фотография родителей Лучани с маленькой Пиа. Коллеги Вийо из государственного секретариата изъяли все конфиденциальные бумаги. Прошло совсем немного времени, и из папских апартаментов исчезли все материальные свидетельства того, что здесь вообще жил и работал Альбино Лучани. Все было сложено в коробки и унесено на хранение. К 18:00 папские покои, состоящие из 19 комнат, лишились малейших следов, которые хоть отдаленно связывали их с понтификатом Иоанна-Павла I, — его как будто никогда здесь не было, не существовало. И кардинал Вийо опечатал опустевшие покои. Вскроют двери только после того, как будет избран преемник папы.

Не привлекая внимания, исчезли и монахини, и оба секретаря покойного папы. На память о Лучани Маджи взял магнитофонные кассеты, с помощью которых папа совершенствовал знание английского языка. Лоренци унес с собой лишь воспоминания и образ папы в душе. Тщательно избегая поджидавших репортеров, монахини и оба секретари обрели пристанище в доме, принадлежавшем женскому монашескому ордену сестер Марии Бамбина.

Волей судьбы Джону Маджи выпала уникальная и примечательная возможность быть секретарем сразу трех римских пап. Диего Лоренци, впечатлительный молодой итальянец, был полностью опустошен смертью человека, которого он искренне любил. Он вернется на родину, в северную Италию, и будет преподавать в маленькой школе. Винченцу отослали еще дальше на север, в отдаленный монастырь. Ватиканская машина для собственного спокойствия постаралась сделать так, чтобы отыскать кого-то из них, оказавшихся фактически в ссылке, было бы не так-то просто.

После того как в пятницу 29 сентября в 18:00 закрылись двери Сала Клементина, наверняка никто в Ватикане не испытывал большего облегчения, чем Вийо. Наконец-то бальзамировщики смогли приступить к работе. После бальзамирования тела никакое вскрытие не сумеет ни обнаружить яд, ни определить его. Если папа действительно умер вследствие обширного инфаркта миокарда, то бальзамирующие составы не разрушат поврежденных в результате естественных причин кровеносных сосудов.

По какой-то злой иронии судьбы именно в этот день римская Ассоциация владельцев аптек выпустила пресс-релиз, в котором говорилось, что в продаже отсутствует целый ряд препаратов, играющих важную роль при лечении определенных случаев отравлений и сердечно-сосудистых заболеваний. Вероятно, более уместно привести заявление, которое в конце концов сумели выжать из кардинала Вийо итальянские журналисты: «Когда вчера вечером я видел его святейшество, он был в очень добром здравии, в ясном уме и прекрасном расположении духа. Он оставил мне всеобъемлющие распоряжения на следующий день».

За закрытыми дверями Сала Клементина на протяжении трех часов продолжался процесс бальзамирования. Ответственность за обработку и сохранность тела нес профессор Чезаре Герин, но непосредственно работу по бальзамированию выполняли профессор Маррачино и братья Синьораччи. Перед тем как тело покойного папы перенесли в Сала Клементина, его осмотрели братья Синьораччи и пришли к выводу, что отсутствие трупного окоченения и температура тела указывают на то, что смерть имела место не в 11 часов вечера 28 сентября, а между 4 и 5 часами утра 29 сентября. Независимое подтверждение своему заключению они получили от монсеньора Ноэ, сообщившего им, что папа скончался незадолго до 5 часов утра. Мне довелось трижды и подолгу беседовать с обоими братьями. Они непоколебимо уверены, что смерть наступила между 4 и 5 часами утра 29 сентября и что тело папы обнаружили не позже, чем через час после смерти. Если они правы, то когда сестра Винченца вошла в спальню, папа еще был жив либо он только-только скончался. Все противоречия могло бы разрешить только вскрытие, дав ответ о времени смерти.