– Тебя нынче примут в великий род Дакха-Кайд… если ты покажешь, что того достоин. Согласен ли ты принять испытание?

Пленник молча кивнул – что ему еще оставалось делать?

– Ты должен стать мужем и сыном великой матери Хоргой-ервя, тем самым родиться снова…

– Это как? – засомневался Иван. – Что я должен с этой старухою делать?

– То же, что и с любой другой женщиной. – Карасев осклабился и почесал грудь. – Усердно и на виду у всех. Что поделать, такой уж обычай…

– Ни хрена ж себе…

– Тихо! Волхв говорит, допрежь того, как ты прикоснешься к великой матери и родишься вновь, ты должен убить себя прежнего…

Нет… просто убьешь того, кого увидишь в храме. Меч возьмешь там же. Отрежешь голову, вынесешь и бросишь ее к ногам Хоргой-ервя! Все, иди! Волхв велит, да и народишко уже устал ждать-то. Потом ведь, опосля всего, – пир! Ох, атамане, ты такого пира еще не видел.

– Рад буду посмотреть. Да! Голову-то отрезать – дело небыстрое.

– А никто и не торопит! Волхв сказал, что ты со своей прежней жизнью проститься можешь… так же, как вступить в новую.

– Что?

– Там поймешь как. Иди уже! Ну!

Потрогав ноющий шрам, атаман шагнул в пасть дракона… Внутри храма тускло горел светильник, прямо напротив входа тускло блестел вкопанный в землю идол со скалящимся черепом вместо лица и вздыбленным детородным органом, не столь уж и большой, но исключительно мерзкий, похоже, что из чистого золота. Рядом с идолом виднелся воткнутый прямо в землю кривоватый меч, а у самых ног божества, на ворсистой шкуре, была распростерта привязанная ко вбитым колышкам нагая красавица дева.

Настя!

Иван не рассуждал – действовал сразу, нечего тут больше было раздумывать. Схватил из земли кривой, с золоченой рукояткою меч, явно татарский – сабля даже, не меч, – разрубил связывавшие девушку путы, схватил за руку:

– Пора, Настена! Бежим! Нечего нам тут больше делать.

– Ой! Слава богу, голос знакомый услышала! – Девчонка быстро вскочила на ноги. – А я уж колышек один расшатала, острый… ударила бы в глаз тому, кто пришел.

– Ну не ударила ведь…

– Не успела…

– Эх, жаль, идолище не прихватить, – покосившись на тускло блестевшую статую, посетовал атаман. – Ничего, скоро явимся – все здесь наше будет! Давай-ко поторопимся, люба.

Пленники делали все очень быстро – не тратя времени даром, сразу же ринулись в заднюю часть храма, темную, с тяжелым и приторным запахом крови, который здесь, похоже, не выветривался никогда. Разрезав клинком шкуру, Еремеев выглянул наружу… здесь, позади храма, росли огромные папоротники, чертополох, бурьян и крапива. Туда, прямо в заросли, и бросились беглецы – Иван и нагая Настя. Бежали куда глядели глаза, на колючки да крапиву внимания не обращали, не до того!

Наконец молодой человек остановился, взяв за руку суженую, вскинул глаза:

– Во-он то чудище видишь? Шипы при луне блестят.

– Чудище?! – дернулась Настя. – Так мы что, к нему в пасть идем?

– То младых воинов дом, шкурой шипастой накрытый. – Атаман улыбнулся с самым беспечным видом, как будто основная часть дела была уже далеко позади. – Здесь-то я все пути-дорожки знаю. Бегали!

– Бегали?

– Потом расскажу. Пошли, нам туда, для начала – во-он к той осине. Мясо там заберем.

– Ты так есть хочешь?

– То не для меня, мила.

В черном небе с желтыми прорехами звезд тускло светилось сиреневое ночное солнце, и серебряный серп молодого месяца отражался в реке, далеко впереди, за лесом, за непроходимой трясиной, куда беглецы и вышли некоторое время спустя.

Чуть переведя дух, Настя обернулась, прислушалась:

– А тихо ведь! Неужто еще не хватились?

– Так мы очень быстро бежали! – тихо засмеялся Иван. – Одначе скоро хватятся, пора нам и в путь.

Девушка присмотрелась, прислушалось – впереди что-то чавкало, бурлило… вот с треском лопнул надувшийся болотный пузырь… резко вскрикнула выпь…

– Здесь же трясина! Ты знаешь гать?

– Заклинание знаю… и того, кто сию гать охраняет. Его-то мы сейчас и позовем.

Ухмыльнувшись, молодой человек подкинул на руке кусок мяса и, облизав губы, громко позвал:

– Нгыленко, хоп! Хэй, Нгыленко!

Трясина тут же забурлила, казалось, у самых ног, и вынырнувшая змеиная голова повисла в воздухе ночи, плотоядно сверкая желтыми глазами.

– Ой! – отпрянув, перекрестилась девушка. – Это кто еще? Давай-ка его саблей!

– Не надо его саблей, животина добрая. Дорогу нам показывать будет!

– Дорогу?!

– На, Нгыленко, на!

Размахнувшись, Еремеев швырнул кусок мяса прямо чудовищу в пасть. Змеища звучно рыгнула, взбаламутила воду кольцами и вдруг исчезла, напоследок махнув хвостом. Беглецы выжидательно притихли, стояли так довольно долго, но ничего не происходило!

– Ну? – не выдержала Настя. – Чего животина твоя дорожку нам не показывает?

– Ах ты ж! – Волнуясь, Иван хлопнул себя по лбу. – Заклинание-то забыл! А ну-ка…

Выставив вперед левую ногу, атаман звучно произнес слова, подслушанные у воинов:

– Выхан! Ракус! Синид!

Потом, выждав немного, повторил еще разок:

– Выхан! Ракус! Синид…

Заклинание гулким эхом разнеслось по болоту…

Настена хмыкнула и неожиданно засмеялась.

– Ты что это? – удивленно обернулся молодой человек.

– Думаю, никакое это не заклинание, – девушка уверенно качнула головой. – Я эти слова знаю, они почти такие же, как в речи остяков или ненэй-ненэць. Маюни-отрок учил.

– Ну-ну-ну? – озабоченно потрогал шрам Иван.

– Выхан – зеленый, ракус – желтый, синид – голубой.

Атаман покачал головой:

– Ну, и при чем тут цвета?

– А ты на болотину глянь!

Впереди, в булькающей тьме, засветились, вспыхнули разноцветные огоньки – красные, зеленые, синие, желтые, – словно в трясину вдруг упали разноцветные звезды. Впрочем, любоваться ими беглецам было некогда – судя по донесшемуся со стороны капища жуткому вою, побег уже заметили.

– Думаю, нам туда, на зеленый. – Показав рукой, Настя решительно вошла в воду.

Иван тотчас же последовал следом, да вдруг поскользнулся, едва не завалившись в трясину.

– Сапоги-то сыми, – оглянувшись, посоветовала девчонка. – Гать под ногами – ужас до чего скользкая.