— Да, доводилось такое слышать.

— Может, конечно, это и правда, но лично мне кажется полной чушью. В любом случае у нас с Розмари все было по-другому. Никаких раздоров или недомолвок. Господи, я только что понял, что это любовь с первого взгляда! Разве не смешно?

— Нет, — ответил Питер.

Последовало молчание, за время которого Уильям сделал большой глоток шампанского, вместо того чтобы упомянуть родительский брак.

— В общем, она замечательная девушка. Если хочешь с ней поговорить, то советую поторопиться. Мы намерены сразу после торжественных речей сбежать. А то застрянем среди этих поддатых скотов.

— Конечно.

— Думаю, я сам немного пьян. Слушай, мы обязательно тебя навестим, как только вернемся. Честно. Прости, что я ничего не сделал, хотя обещал. Как раз перед встречей с Розмари, помнишь?

— Так это было в тот день?

— Из-за этого я и забыл про свое обещание. Я имею в виду после встречи с Розмари.

— Да, мне знакомо подобное чувство.

— Пап, как ты? Мы с тобой почти не виделись последнее время.

— Нормально. Помнишь, я тебе говорил о боли в сердце? Тьфу-тьфу, сейчас уже лучше.

— Ты же был там тогда… Ну, в общем, когда он умер?

— Был. Наверное, стыдно такое говорить, но я как-то быстро пришел в себя после его смерти.

— Должно быть, она тебя сильно потрясла. Я имею в виду когда это случилось.

— Да, ужасная история.

Уильям с военной точностью подставил бокал под струю шампанского из бутылки, которой обносили гостей.

— По крайней мере мне не придется с ним мучиться.

— А с ним особо и не мучились. Во всяком случае, те, кто не состоял с ним в браке.

— Все-таки Алун был мерзавцем, да? Конечно, я его почти не знал.

— Наверное. Чем дольше я живу, тем труднее называть человека мерзавцем. Гиммлер — несомненно. Эйхман — тоже. Конечно, он был не слишком хорошим другом. Я об Алуне. Чертов валлиец — этим все сказано.

— Ты действительно хорошо себя чувствуешь? Ничего не случилось? — спросил Уильям и пристально посмотрел на отца.

Питер не отвел взгляд.

— Ничего серьезного, честно. Да, ты прав, нужно найти твою жену, еще есть время. Поговорить, пока вы не уехали.

— В последний раз, когда я ее видел, она разговаривала в саду с моей тещей. О Господи!

Они перешли в столовую, где предлагалось обильное угощение: холодная ветчина, пирог с телятиной и ветчиной, разнообразные сосиски и колбасы. Кое-где виднелись миски со скучным на вид салатом и более подходящее к случаю ассорти из маринованного лука трех цветов, маринованных грецких орехов, маринованных огурчиков двух размеров, кубиков маринованной свеклы, четырех видов чатни, трех сортов горчицы и шести — соусов в бутылочках. Одним словом, еда в лучших валлийских традициях, разве что консервированных фруктов не было. В резерве ждали груды сандвичей и бесчисленные сыры, а открытые бутылки с красным или белым вином, которое шло у Виктора по специальной цене, стояли в пределах досягаемости почти на всех горизонтальных поверхностях. Оба сорта вина пользовались большой популярностью после нескольких бокалов шампанского и четырех-пяти порций джина с тоником, особенно с колбасой, пикулями, чесночным хлебом, зеленым луком и водяным крессом. Виктор лично раздавал тарелки и столовые приборы и пытался призвать к порядку шумную толпу, которая начала подтягиваться к закускам.

Протолкавшись сквозь поток голодных гостей, Питер вышел в сад. Там почти никого не оставалось, лишь последние несколько человек спешили к стеклянной двери. Розмари была одна, но Питер, бросив на нее извиняющийся взгляд, подошел к Рианнон.

— Можно тебя? Меня просили кое-что передать.

— Надеюсь, ничего ужасного?

— Нет, что ты. Я просто хочу поговорить.

Они отошли в сторону, и Рианнон повернулась к Питеру со все еще смущенной улыбкой.

— Чарли просил передать, что они выпишут счет без скидок, но потом ты получишь по почте возмещение.

Она немного помолчала.

— А в чем причина?

— Понятия не имею. Думаю, что-то связанное с бухгалтерией. Какая-нибудь махинация.

— Ясно. Но это ведь не все?

— Нет, есть еще кое-что, от Алуна. Все в порядке, ничего ужасного, обещаю.

Рианнон стояла очень тихо, и Питер продолжил:

— Перед самой смертью, за несколько секунд до нее, Алун сказал всего два слова, но очень отчетливо. Он сказал: «Малышка моя». Чарли, должно быть, тоже слышал, только, по-моему, ничего не понял. Алун думал о тебе, он с тобой разговаривал. — Питер хотел взять Рианнон за руку, но постеснялся. — Он передал, что любит тебя.

— Может быть, — ответила Рианнон. — Наверное. Он называл меня…

Ее рот и подбородок дернулись, до боли ярко напомнив Питеру, какой она была в юности. Затем Рианнон подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— И это тоже еще не все, да?

— Мне больше нечего сказать об Алуне, но если ты не против…

— Погоди немного. Стой здесь.

Питер смотрел, как Рианнон стремительно пересекла лужайку и подошла к стеклянной двери, где стояла Розмари и еще какая-то молодая женщина. Спустя какое-то время он вдруг понял, что может показаться излишне любопытным, и торопливо отвернулся. Его взгляд упал на треугольник травы, еще влажный от росы, — солнечные лучи обошли этот клочок стороной. За ним, на заборе между участками, сидела растрепанная коричневатая бабочка и слабо шевелила крылышками в пятне солнечного света. Вдали, на сколько хватал глаз, раскинулся лес в пятнах молодой листвы.

Вернулась Рианнон и, глядя поверх плеча Питера, сказала монотонно и невыразительно:

— Спасибо тебе, Питер. Давай больше не будем об этом, ладно? Я еще не могу говорить об Алуне. Но все равно спасибо, что рассказал.

Она вновь замолчала, Питер вдруг понял, что не знает, с чего начать.

— Ты ведь останешься здесь, да? Или…

— Да, ненадолго задержусь. Наверное, нужно будет подыскать дом поменьше, где-нибудь неподалеку. Розмари с Уильямом собираются переехать в Лондон, но я…

— Неужели? Когда? Он ничего мне не сказал.

— Возможно, он пока ничего не знает. Осенью. Это все из-за адвокатуры Розмари.

Выражение ее лица подсказало Питеру, что лучше воздержаться от расспросов.

— Ясно. Может, имеет смысл тебе тоже перебраться в Лондон? Ты ведь столько лет там жила.

— Только не теперь, когда я вернулась сюда. Я хочу здесь остаться. Ты, конечно, думаешь, что это звучит глупо — я слышала, как ты говоришь об ужасном…

— Может, звучит и глупо, но это не так. Словами не объяснишь.