Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обстановка в кабинете во время осмотра нарушена не была, следов какой-либо борьбы не найдено. На рабочем столе в кабинете обнаружены шесть записок, написанных от имени Ахромеева. Все записки рукописные.
В первой, от 24 августа, Ахромеев просит передать записки его семье, а также Маршалу Советского Союза С. Соколову. В письме на имя Соколова излагается просьба к нему и генералу армии Лобову помочь в похоронах и не оставить членов семьи в одиночестве в тяжкие для них дни. Письмо датировано 23 августа. В письме своей семье Ахромеев сообщает, что принял решение покончить жизнь самоубийством. Письмо написано 23 августа. В безадресной, датированной 24 августа, записке Ахромеев объясняет мотивы самоубийства: «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что считал смыслом моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь мне дают право из жизни уйти. Я боролся до конца».
Записка, в которой Ахромеев простит уплатить долг в столовой и к которой подколота денежная купюра в 50 рублей, также от 24 августа.
И последняя записка: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась — порвался тросик. Собираюсь с силами все повторить вновь».
В пластмассовой урне под столом обнаружены куски синтетического шпагата, схожего с материалом петли.
Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы от 25.08.91 г. признаков, которые могли бы свидетельствовать об убийстве Ахромеева путем удавления петлей, при исследовании трупа не обнаружено, как не обнаружено каких-либо телесных повреждений, помимо странгуляци-онной борозды. Установлено, что Ахромеев незадолго до смерти алкоголь не принимал. Почерковедческая экспертиза от 13.09.91 г. подтвердила, что все шесть записок, обнаруженных на столе в кабинете, написаны Ахромеевым…
1 сентября 1991 года газета «Московские новости» опубликовала несколько строк российского генпрокурора Степанкова об Ахромееве: «У нас были к нему вопросы. Но пока не сегодня и не завтра, то есть он не самый “горячий” человек, кто был в нашем списке».
Новость о создании ГКЧП застала Ахромеева в отпуске. Он сразу же вылетел в Москву. Поскольку и.о. президента был Янаев, по собственной инициативе явился к нему и спросил, чем может быть полезен.
Впоследствии Янаев на допросе показал, что он попросил Ахромеева подготовить проект его выступления на Президиуме, а затем на сессии Верховного Совета СССР. «Тема ему была задана следующая: обоснование необходимости всех тех мер, которые были приняты ГКЧП. Он принес мне свой проект в таком виде, какой он имеет сейчас, т. е. машинописный текст и правка от руки. Правка эта самого же Ахромеева. Хочу заметить, что в таком виде я не стал бы использовать этот проект для своего выступления…»
В книге В. Степанкова и Е. Лисова «Кремлевский заговор. Версия следствия» приводится начало представленного Ахро-меевым проекта. Конечно же, маршал никогда не был спичрайтером, и это сказалось на качестве текста.
Интерес представляет другое: правки, внесенные самим Ахромеевым. Он вычеркнул первоначально написанные абзацы. В книге приведены три. Вот они. Их должен был произнести Янаев.
«Сейчас все страшно возбуждены — не случилось ли чего плохого с Михаилом Сергеевичем. Хочу успокоить — с ним все в порядке».
«Еще раз подчеркиваю — это мой друг!»
«Задачи, стоящие перед страной, надо решить любыми, даже жесткими мерами. Как только эти задачи будут решены, я уступлю штурвал корабля любому, кого сочтет достойным страна. В том числе и, еще раз повторю, своему другу Михаилу Сергеевичу».
Когда в ночь на 22 августа 1991 года Горбачев возвратился из Фороса, то потребовал от всех своих помощников и советников подготовить объяснительные записки, чем они занимались в период с 19 по 21 августа.
Ахромеев тоже взял ручку и придвинул к себе несколько чистых листков писчей бумаги. Вывел: «Президенту СССР товарищу М.С. Горбачеву». Далее следовал такой текст.
Докладываю о степени моего участия в преступных действиях так называемого «Государственного комитета по чрезвычайному положению» (Янаев Г.И., Язов Д.Т. и другие). 6 августа с.г. по Вашему разрешению я убыл в очередной отпуск в военный санаторий в г. Сочи, где находился до 19 августа. До отъезда в санаторий и в санатории до утра 19 августа мне ничего не было известно о подготовке заговора. Никто, даже намеком, мне не говорил о его организации и организаторах, то есть в его подготовке и осуществлении я никак не участвовал.
Утром 19 августа, услышав по телевидению документы указанного «Комитета», я самостоятельно принял решение лететь в Москву, куда и прибыл примерно в 4 часа дня на рейсовом самолете. В 6 часов прибыл в Кремль на свое рабочее место. В 8 часов я встретился с Янаевым Г.И. Сказал ему, что согласен с программой, изложенной «Комитетом» в его обращении к народу, и предложил ему начать работу с ним в качестве советника и.о. Президента СССР. Янаев Г.И. согласился с этим, но, сославшись на занятость, определил время следующей встречи примерно в 12 часов 20 августа. Он сказал, что у «Комитета» не организована информация об обстановке, и хорошо если бы я занялся этим. Утром 20 августа я встретился с Баклановым О.Д., который получил такое же поручение. Решили работать по этому вопросу совместно.
В середине дня Бакланов ОД. и я собрали рабочую группу из представителей ведомств и организовали сбор и анализ обстановки. Практически эта группа подготовила два доклада к 9 вечера 20 августа и к утру 21 августа, которые были рассмотрены на заседании «Комитета».
Кроме того, 21 августа я работал над подготовкой доклада Янаеву Г.И. на Президиуме Верховного Совета СССР. Вечером 20 и утром 21 августа я участвовал в заседаниях «Комитета», точнее, в той его части, которая велась в присутствии приглашенных.
Кроме того, 20 августа примерно в 3 часа дня я встречался в Министерстве обороны с Язовым Д.Т. по его просьбе. Он сказал, что обстановка осложняется, и выразил сомнение в успехе