Явно намечен разрыв между славой и статусом!

Увы, нам не дано ощутить обаяние его поэзии в полном объеме — из каждых десяти написанных им произведений сохранилось лишь одно. То, что пришло к нам, собрано при следующей, Сунской династии. Но уже с танского времени к характеристикам его наследия неизменно начали прибавлять эпитет «необыкновенный», «чудесный»: «Ах, какой необыкновенный, непостижимый талант этот Ли Бо!» (Бо Цзюйи) Ли Хуа в надписи на мемориальной стеле развил Хэ Чжичжана: «Он был больше, чем земной человек, он был равен Небу». «Душой, воспарившей над миром» назван Ли Бо в «Старой книге [о династии] Тан», что современный комментатор расшифровывает как «несоприкосновение с жизнью социума» [Ян Сюйшэн-2000. С. 196], иными словами, он оказался выше социума и в его стихах нашла свое истинное выражение не окружавшая поэта действительность, а его собственный внутренний мир, действительность эту не принявший. Не случайно с именем Ли Бо связано большое количество изустных преданий, ставших неотделимой частью того образа поэта, что закрепился в ментальности нации и пришел к нам.

Современный исследователь Хэ Няньлун пишет о «трех составных частях Ли Бо как культурного феномена — социум, поэзия, легенды»; первое показывает нам «бессознательное Я» Ли Бо, второе — его «внутреннее Я», осознанное Эго, третье — «сверх-Я», вошедшее в сознание потомков как знаковое обозначение культуры в социокультурной ментальности нации [Изучение-2002. С. 18, 21].

При династии Сун «оценка Ли Бо упала, и Ван Аньши поставил его четвертым после Ду Фу, Хань Юя и Оуян Сю». Но, во-первых, резко негативное отношение жесткого ригориста и конфуцианца Ван Аньши к Ли Бо известно, и это его личный взгляд, а не оценка эпохи; во-вторых, другие крупные сунские литераторы, и их большинство, не обошли почтительным вниманием великого предшественника. Поэт Су Ши в стихотворении отозвался о нем так: «Из чаши Неба пил прозрачную росу и, крылья распахнув, взмыл на Пэнлайский холм».

В XI веке поэт Го Сянчжэн, живший в уезде Данту, на закате лет ушел на Зеленую гору и около могилы Ли Бо соорудил себе отшельническую хижину. В то время на горе еще оставались следы дома, где жил Се Тяо, и носившего его имя пруда. Го родился в 1034 году, когда, по легенде, его мать увидела во сне Ли Бо (ох, эти легенды, сколько в них еще неосознанного, сокрытого от нас! И почему всякого заметного человека сопровождают сны как квинтэссенция его существа, как предвестие идущего, как знамение?!).

Го не сразу осознал свое предназначение и, в отличие от Ли Бо, не уклонился от экзаменационного испытания, получил первое ученое звание цзиньши, поступил на службу, но в двадцать лет оставил ее и поселился в Сюаньчэне. Его соседом был известный поэт Мэй Яочэнь, к которому он однажды вломился верхом на тощей кобыле, во всю глотку распевая только что написанное стихотворение Оуян Сю «Высока гора Лушань». Это было совершенно в духе отчаянного Ли Бо и произвело впечатление на старого поэта.

А когда тот прочитал стихи самого Го, воскликнул: «Ну и талантище, воистину в тебе воплотился Ли Бо!» — это невероятно впечатлило Го Сянчжэна и определило его дальнейший жизненный путь. В стихах другого поэта Чжэн Се, посвященных Го Сянчжэну, были такие строки: «Всем показалось, что вновь родился Ли Бо… Да нет уже в мире почтенного Хэ [Чжичжана], кто сможет его узнать?» Тем не менее определение «воплощение Ли Бо» прочно закрепилось за Го. На Зеленой горе Го Сянчжэн, как он сам объявил, «вошел в тело Ли Бо», написал «Собрание Зеленой горы» из 1400 стихотворений, сто из которых прямо или косвенно связаны с Ли Бо, а сорок одно прямо создано на рифмы Ли Бо. По стилю и духу они очень походили на поэзию великого предшественника.

В XIII веке были собраны изображения Ли Бо на камне, павильоны и беседки, связанные с его именем. К XVII веку написано 1100 стихотворений, посвященных ему. В первой половине XX века во взглядах на Ли Бо столкнулись две концепции. Ху Ши считал его человеком, оторвавшимся от мира, воспарившим над ним, певцом абстрактной свободы, не существующей в реальной жизни, а витающей в некой «естественной», внецивилизационной, выси, и «его стихи не пересекаются с нами, а витают в небесах» (цит. по: Изучение-2002. С. 31–33). Ли Чанчжи, напротив, видел в Ли Бо человека реального мира с такими же радостями и печалями, но со «сверхчеловеческой болью… безмолвной печали, болью вечной, ибо он существовал в реальном мире, который ему не поддавался… А он не мог, как Тао Цянь[143], отвергнуть всё, кроме вина», и в итоге Ли Бо «потерял всё» («Так ничего я и не смог достичь»), оказался разодранным противоречиями; «в нем горело желание жить в этом мире, но его терзала боль невозможности жить в этом мире», и «ему остались лишь безмолвие и пустота» [Ли Чанчжи-1940. С. 88–91].

За пределы родной страны стихи Ли Бо вышли уже в танское время, в оригинальных иероглифических текстах появившись в Японии и Корее, где старая китайская письменность весьма почиталась интеллектуалами. Запад познакомился с ними лишь в XIX веке, и надо отметить, что среди интерпретаторов были такие масштабные поэты, как Эзра Паунд (на английский по подстрочникам япониста Феноллозы) и Николай Гумилев (с французских подстрочников), а позже Анна Ахматова (тоже с подстрочников, но уже с китайских). Высочайшую оценку дал китайскому гению академик В. М. Алексеев; его стихи выходили по-русски в переводах А. Гитовича, Л. Эйдлина, Э. Балашова.

А заброшенная могильная насыпь, окруженная неказистым деревенским плетнем, простояла практически в безвестности полвека, откровенным своим видом демонстрируя разлад между «вывеской» официозной оценки и реальным опасливым отношением. Увидевший насыпь в начале IX века поэт Бо Цзюйи с болью описал «жалкий могильный холмик, заросший дикими травами», того, чьи «стихи сотрясали Небо и Землю».

Отчего же так?

Известный исследователь Ли Цзылун осторожно выдвинул такую версию: поэт не умер в доме своего дяди, а утонул в реке [Изучение-2002. С. 608–614]. Собственно, так повествует и легенда, но Ли Цзылун перевел изустную версию в научную. Он обратил внимание на то, что ни в прижизненных, ни в ближайших по времени биографиях ничего конкретно не говорится о причине смерти, кроме туманной «болезни» у Ли Янбина, который обозначил это еще при жизни поэта (о смерти Послесловие не упоминает). Лу Ю, путешествуя по Шу, еще видел позже утраченную стелу, на которой говорилось о смерти в результате болезни.

Лишь один позднетанский автор указал, что Ли Бо «пьяный утонул в реке». Спустя век поэт Пи Жисю написал стихи о «хмельной душе, вернувшейся к восьми пределам». Ли Цзылун сопоставил тексты в «Старой книге [о династии] Тан» и более поздней «Новой книге [о династии] Тан» и обнаружил, что в разделе «Биография Ли Бо» первой книги было сказано: «Утонул, выпив слишком много» — а во второй книге этой фразы не оказалось.

Ученые квалифицируют это как «цензуру чиновников»: официальные лица не могли принять версию смерти в реке как противную ритуалу, оскорбительную для демонстративно-ритуального возвеличивания поэта. И даже в научных кругах вплоть до конца второго тысячелетия превалировала версия болезни, а упоминание питейных излишеств и смерти в реке считалось ненаучным.