Я еле дышу, сгорая от желания увидеть, что будет дальше. Король, словно в ответ на их горячечное дыхание, тяжело вздыхает во сне. Я вижу каждое движение любовников, отблеск белой кожи, когда она, откинув сорочку, приникает к нему. Он блаженно стонет, я знаю — она раздвинула для него ноги. Легкий вздох, полный желания, — это я изнемогаю от вожделения. Кресло поскрипывает, раскачивается в такт с резкими движениями любовников, она дышит все чаще, он движется все быстрее. Он постанывает от удовольствия, я боюсь, что эти звуки разбудят короля. Но их уже не остановить, даже если Генрих вдруг проснется и закричит, попытается выйти из комнаты, они не оторвутся друг от друга. Мои ноги слабеют от желания, подобного тому, что овладело Екатериной, она стонет все чаще, а я, не в силах стоять, оседаю на пол. Екатерина издает последний стон, голова ее падает Томасу на плечо, он всхлипывает в последних конвульсиях страсти, и вот оба стихают.

Проходит, как мне кажется, немало времени. Она наконец пошевелилась, что-то шепнула. Томас выпускает ее из объятий, она встает, оправляет подол ночной сорочки, улыбается ему через плечо, подходит к камину. Он встает с кресла, зашнуровывает одежду, а затем тянется к ней, обнимает за плечи, трется о шею, о волосы на затылке. Юная девушка, влюбившаяся в первый раз в жизни, она поворачивается к возлюбленному, прижимается губами к губам, с обожанием глядит на него, целует его, целует так, будто их любви суждено длиться вечно.

Утром я пытаюсь найти герцога. Все заняты приготовлениями к охоте, королева с помощью одного из приближенных уже садится в седло. Король взгромоздился на своего жеребца, он в хорошем настроении, смеется над новой, красного цвета уздечкой Калпепера, подзывает гончих. Герцог не едет на охоту. Он стоит в дверном проеме, в утренней прохладе, наблюдает за лошадьми и гончими. Прежде чем сесть на свою лошадку, я останавливаюсь рядом.

— Дело сделано. Прошлой ночью.

Он кивает, словно речь идет о том, сколько стоит подковать лошадь.

— Калпепер?

— Да.

— Она еще захочет?

— Без сомнения. Совсем от него без ума.

— Приглядывай за ней. И сразу доложи, если забеременеет.

Я киваю и осмеливаюсь спросить:

— А мои дела?

— Твои дела? — повторяет он, словно все позабыл.

— Мой брак… Я… мне нужно выйти замуж. У вас есть новости о моем замужестве?

— Я веду необходимую переписку. Скажу тебе, как только королева забеременеет.

— Знатный человек? Кто он? — Я уже не сдерживаю нетерпения.

— Месье граф, например? Не торопитесь, моя дорогая леди Рочфорд, скоро узнаете. Поверьте мне, он богат, молод, красив и — дайте подумать — не более чем в трех, ну, может быть, в четырех шагах от французского трона. Это вас устроит?

— Полностью устроит. — От волнения я с трудом выговариваю слова. — Я вас не подведу, милорд.

Ричмондский дворец, июнь 1541 года

Сегодня я получила письмо от лорда-камергера с приглашением отправиться с королем в летнее путешествие. Король собирается на север, где еще недавно бунтовали против гонений на старую веру, будет карать и раздавать награды. Палач отправлен вперед, а король в полной безопасности последует за ним.

Долго размышляю с письмом в руке, взвешиваю варианты. Поеду вместе с королем, ему будет приятно в моей компании, его благосклонность возрастет, и я обеспечу себе безопасность еще на год. С другой стороны, безжалостные придворные заметят, что я ему опять нравлюсь, и постараются держать меня подальше от короля. Дядя Екатерины, герцог Норфолк, озабочен положением племянницы и не потерпит соперничества. Он легко докажет, что я участвовала в папистском заговоре против короля. Придумает еще худшие обвинения — колдовство, ересь, государственная измена. Кто знает, какие показания, заверенные торжественной клятвой, ему удалось собрать? Меня ведь собирались казнить, только король передумал и решил просто развестись. Конечно, герцог не выбросил бумаги, сохранил все и будет хранить вечно, на случай если меня все-таки понадобится уничтожить.

А если не ехать? Тогда я не смогу защитить себя. Кто-нибудь свяжет мое имя с северными заговорщиками или с несчастной графиней Маргаритой Поль, с тем, что сделает или скажет мой братец, и некому будет замолвить за меня словечко.

Прячу письмо в карман, смотрю в окно — ветки яблонь пляшут на ветру. Мне нравится здесь. Я сама себе госпожа, хозяйка собственной судьбы. Нынешний английский двор — настоящее змеиное гнездо, глупо туда лезть, прямо в лапы жуткого старика короля. Молю Бога, чтобы решение оказалось правильным, но я никуда не поеду. Останусь здесь. Боюсь своим присутствием разжечь зависть придворных. Придется рискнуть, пусть говорят, что хотят. Все лучше, чем путешествовать с королем. Свинячьи глазки постоянно следят за тобой. Одно неверное слово — даже не успеешь понять, в чем провинилась, — и он кипит гневом, а ты в страшной опасности.

Да, останусь в Ричмонде, надеюсь, здесь угроза по имени Генрих меня минует и я смогу жить в мире и покое.

Останусь тут, вдали от испуганной толпы, в которую превратился двор. Одна-одинешенька, как сокол под безмолвным куполом небес. Мне есть чего бояться, но я не стану жить в страхе. Испытаю судьбу. Это лето — мое.

Хэмптон-Корт, июль 1541 года

Герцог зашел к племяннице повидаться перед началом летнего путешествия. И сразу же понял — хуже времени он выбрать не мог. В покоях королевы царит полный разброд. Ни самые опытные служанки, ни сестра королевы, ни мачеха ничем помочь не могут, приказы сыплются со всех сторон, Екатерина клянется, что никуда не двинется без новых платьев, и тут же вспоминает, что уже приказала их упаковать и отправить вперед. Требует ларец с драгоценностями, обвиняет служанку, что та украла серебряное кольцо, через минуту его находит. Чуть не плачет, не в силах решить, брать или не брать с собой соболью накидку. Валится на постель, утыкается лицом в подушку, кричит, что никуда не поедет. Что толку ехать, когда король все равно не обращает на нее внимания? Какая разница, где страдать — здесь или в Йорке?

— Что за чертовщина у вас тут творится? — шипит герцог, будто это я во всем виновата.

— С утра все одно и то же. — Я ужасно устала. — А вчера было еще хуже.

— У вас что, служанок не хватает?

— Никто не может справиться, она то одно приказание отдает, то другое. Мы сундук с платьями уже три раза складывали, увязывали и относили к повозке. И служанки не виноваты, это Екатерина — она, видите ли, просто жить не может без этой пары перчаток, значит, надо все снова укладывать.

— В покоях королевы такой беспорядок — это просто немыслимо! — с ужасом восклицает он, и я понимаю, герцог серьезно обеспокоен. — Это покои королевы. В них все должно быть достойно и элегантно. Екатерина Арагонская никогда бы…