Итак, за „Шинель“ Гоголь принимался четыре раза и только в последний раз довел ее до конца. В Мариенбаде, в июле-августе 1839 г., он продиктовал Погодину вступительный отрывок первой ее редакции („Повести о чиновнике крадущем шинели“), отличающейся от дальнейших своим ничем несмягченным комизмом. В августе — сентябре того-же 1839 г., в Вене, продолжив и покрыв исправлениями погодинский текст, дополнив его одновременно отрывками 5-м, 8-м и переписав заново, с включением нового эпизода (о рождении чиновника), его начало, Гоголь создал вторую редакцию будущей повести, где имя и фамилия чиновника — Акакий Акакиевич Тишкевич. Третья редакция начала складываться в ноябре — декабре 1839 г. в Петербурге, — опять-таки из дополнительных приписок к ранее сделанному (таковы отрывки 2-ой, 3-й, 4-ый, отрывок о косноязычии и, вероятно, тогда же написанные отрывки 6-ой и 7-ой) и из продолжения (отрывки 9-ый и 10-ый); отличительная черта как второй, так и третьей редакций — в постепенном усилении сентиментально-патетического элемента за счет комического. С отъездом Гоголя из Петербурга (в конце декабря 1839 г.) работа прекращается до его возвращенья в Рим, когда он, под давленьем Погодина, в феврале — апреле 1841 г. дописывает повесть в один присест, начав с того, на чем остановился год тому назад в Петербурге и доведя теперь в первый раз работу до конца (отрывки 11-ый, 12-ый и 13-ый). Фамилия чиновника тут — Башмакевич (или, может быть, Башмаков, ср. стр. 547).

Как сразу видно, при таком ходе работы подразделение рукописей на редакции условно: ни одна из них полностью не заменяла собой более раннюю, так как была собственно ее продолжением с попутными исправлениями. По отношению же к печатному тексту существенные отличия есть только в двух первых редакциях, которые и воспроизводятся поэтому в настоящем издании отдельно — в разделе „Другие редакции“: „I — Повесть о чиновнике крадущем шинели“ (с отнесением приписок Гоголя, как сказано, под строку); II — Отрывки второй редакции: 1. — вступительный отрывок тихонравовской „второй редакции“; 2. — тихонравовский отрывок 5-й; 3. — тихонравовский отрывок 8-ой. Что же касается отрывков третьей редакции, то по отношению к печатному тексту их надо признать просто его черновиком; редакционных отличий здесь указать нельзя, за исключением отрывка 13-го, содержащего эпилог; в нем, напротив, мы наталкиваемся на ряд таких отличий от печатного текста, которые свидетельствуют, с одной стороны, о позднейшем внесении в отрывок целого ряда новых подробностей, а с дургой — и о некоторых, тоже позднейших, заменах и сокращениях, проще всего объясняемых требованиями цензуры. Например, предсмертный бред Акакия Акакиевича в рукописном отрывке не только резче охарактеризован („выражаясь совершенно извозчичьим слогом или тем, которым производят порядки на улицах“), но и сопровожден тут особым монологом протестующего характера: „Я не посмотрю, что ты генерал“. Несомненно, цензурного происхождения и замена в печатном тексте „Семеновских казарм“ (к которым в рукописи направилось усатое „привиденье“) не имеющим отношения к военной службе „Обуховым мостом“, — недаром и в таком даже виде, за одни уцелевшие от цензорской правки усы — тогдашний признак военного — место это еще раз вынесено было перепуганным Никитенко на обсуждение цензурного комитета.

Исчезновение этих и других им подобных подробностей из печатного текста может поэтому объясняться или прямым вмешательством цензуры (о котором писал Гоголю Прокопович), или предусмотрительностью самого Гоголя, исключившего их заранее при переписывании рукописи набело, в предвидении цензурных придирок. И в том, и в другом случае рукописные варианты указанного типа должны бы, казалось, в основном тексте „Шинели“ занять место первопечатных. Этому, однако, препятствует или отсутствие в них даже чисто внешней законченности (как в первом примере), или слишком заметное расхождения соответствующего варианту контекста с контекстом печатным (как во втором). Словом, по всему судя, рукопись эпилога тем и отличается от остальных отрывков третьей редакции, что при переписываньи набело подверглась еще раз новым, довольно существенным дополнениям и сокращениям, что и мешает, при отсутствии беловика, большинство цензурных замен просто выправить, как это сделано в других повестях, по имеющейся черновой рукописи. Только в двух совершенно бесспорных случаях, при полном почти тожестве контекста в рукописи с контекстом издания 1842 г., цензурная правка заменена в нашем основном тексте рукописным подлинником: это, во-первых, заключительные слова авторского монолога об умершем Акакие Акакиевиче: „как обрушивалось на царей и повелителей мира“, вместо продиктованного, несомненно, цензурой (в издании 1842 г.): „как обрушивается оно на главы сильных мира сего!“ (ср. настоящего тома стр. 169); и, во-вторых, там где речь идет о сдергивании мертвецом шинелей: „пусть бы еще титулярных, а то даже самих тайных советников“ (см. стр. 179) вместо „но даже и надворных советников“ (изд. 1842 г.), — предельного чина, упоминания о котором в шутливом тоне допускались николаевской цензурой.[47]

Самый же отрывок 13-ый, в виду указанных его отличий от остальных отрывков третьей редакции, печатается самостоятельно — в отделе „Другие редакции“. Все остальные (вместе с сохранившимся началом беловика) подводятся к основному тексту в отделе „Вариантов“.

После 1842 г. „Шинель“ при жизни Гоголя больше не переиздавалась. Но в корректурных листах подготовлявшегося Гоголем в 1851 г. второго издания Сочинений „Шинель“ всё же подверглась, несомненно, авторским поправкам; впрочем, самая из них в этом смысле бесспорная (о выслуге чиновником гемороя) в основной текст введена быть не может, так как, касаясь одного из тех мест повести, которые в 1842 г. отмечены были цензором (см. выше), рассчитана явно на то, чтоб и со вторым изданием не повторилось того же, что было с первым. — Ср. в отделе „Варианты“ настоящего тома стр. 526. Остальные же поправки — или орфографические, — и в этом случае принадлежность их самому Гоголю сомнительна (они большей частью отнесены в „Варианты“), или (в трех случаях) исправляют опечатки издания 1842 г. и поэтому, кому бы ни принадлежали, приняты в наш основной текст, не требуя особых оговорок.

Оговориться надо о нескольких исправлениях по рукописям. В виду засвидетельствованной Прокоповичем неисправности окончательной писарской копии, легшей в основу издания 1842 г., в нескольких случаях его текст пришлось исправить по сохранившимся черновикам; таких случаев, кроме указанных выше и связанных с цензурой, можно указать еще шесть:

стр. 144, строка 19: какой-то свой разнообразный и приятный мир (П, Тр: как-то свой разнообразный и приятный мир);

стр. 144, строка 22; и подсмеивался и подмигивал (П, Тр: и подсмеивал и подмигивал);

стр. 150, строка 17: место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки (П, Тр: наклеено);

стр. 162, строка 4: Будочник отвечал, что он не видал ничего (П, Тр: Будочник отвечал, что он не видал никого);