Раздумывая подобным образом, я вдруг почувствовал сильное желание как можно скорее дать окончательный обет. Эта мысль воодушевила меня. Мое воображение немедленно разыгралось, и я узрел неограниченные возможности служения.

Пока я целиком отдавался напряженной физической и умственной работе, пришло сообщение, что подавление «восстания» почти закончено и наш корпус будет в ближайшее время расформирован. Через несколько дней так и произошло, и нас отпустили домой.

Вскоре я получил письмо от губернатора, в котором он особо поблагодарил меня за проделанную нашим санитарным корпусом работу.

Приехав в Феникс, я сразу же побеседовал о брахмачарье с Чхаганлалом, Маганлалом, Уэстом и всеми остальными. Идея им понравилась, и они признали необходимость обета, но напоминили и о трудностях, связанных с ним. Некоторые смело начали блюсти его, а кому-то, насколько я знаю, даже удалось успешно справиться с возникшими сложностями.

Сам я сделал решительный шаг — дал клятву соблюдать брахмачарью всю оставшуюся жизнь. Должен признать, что я тогда не в полной мере понимал всю необъятность и мощь взятого на себя обязательства. Даже сегодня я порой сталкиваюсь с трудностями, однако важность этого обета становится все более очевидной для меня. Существование без брахмачарьи видится мне пустым и почти животным. Человек с грубым характером не умеет сдерживаться, а ведь настоящим человека делает именно способность к воздержанию. То, что прежде казалось мне чрезмерным восхвалением брахмачарьи в наших религиозных книгах, теперь кажется абсолютно уместным и оправданным.

Я понял, что в брахмачарье скрыта колоссальная сила; этому обету сложно следовать, и он уж точно затрагивает не только саму плоть. Да, брахмачарья начинается с физического воздержания, но не заканчивается им. Совершенная брахмачарья устраняет всякую грешную мысль. Истинный брахмачари не станет и задумываться об удовлетворении похоти — если же он пока не преуспел в этом, ему предстоит пройти еще очень долгий путь.

Для меня даже простое физическое воздержание оказалось сложной задачей. Теперь я могу сказать, что чувствую себя в безопасности, но я все еще не полностью стал хозяином своих мыслей, а это очень важно. Не то чтобы мне не хватало силы воли или я не делал попыток. Мне просто все еще непонятно, откуда возникают губительные мысли. Я не сомневаюсь, что где-то существует замо́к, на который их можно закрыть, но каждый должен найти его самостоятельно. Святые и ясновидящие оставили нам в наследство свой опыт, но не смогли указать универсальный и безошибочный способ.

Совершенство и свобода от ошибок приходят к нам свыше, и потому те, кто искал путь к Богу, оставили нам мантры — такие, как Раманама, — вдохновленные их собственными аскетизмом и чистотой. Если нет смирения перед Его милостью, абсолютная власть над мыслями невозможна. Это учение можно найти в любой великой религиозной книге, и я осознаю его истинность во всякий момент моих попыток достичь совершенства в брахмачарье.

Однако я еще вернусь к рассказу о моих устремлениях и борьбе с самим собой в следующих главах. А эту главу закончу кратким описанием того, как я начал выполнять свою задачу. Поначалу соблюдение обета показалось мне совсем несложным. Во-первых, я перестал делить постель с женой и стал избегать всякой интимности в отношениях с ней.

Вот так брахмачарья, которую я волей-неволей соблюдал с 1900 года, была окончательно скреплена обетом в середине 1906-го.

Сложилось так, что события в Йоханнесбурге сделали мое самоочищение подготовительным этапом на пути к сатьяграхе. Сейчас я понимаю, что к ней вели все основные события моей жизни, а кульминацией их стала брахмачарья. Принцип, названный сатьяграхой, появился до того, как это название было найдено. Более того, когда он уже возник, я и сам еще не понимал полностью, в чем его суть. Чтобы описать это явление на гуджарати, приходилось использовать английское сочетание «пассивное сопротивление». Но, общаясь с европейцами, я обнаружил, что термин «пассивное сопротивление» чересчур узок, что под ним понимают оружие слабых, что-то, что проистекает из ненависти и что должно в конечном счете неизбежно вылиться в открытое насилие. Мне приходилось разубеждать людей и разъяснять истинную природу возникшего в рядах индийцев движения. Конечно, нам было необходимо новое слово для обозначения нашей борьбы.

Но как я ни старался, ничего не приходило мне в голову, и тогда мы объявили конкурс среди читателей «Индиан опиньон» на лучшее название. Маганлал Ганди придумал слово «сатаграха» (сат — правда, аграха — твердость) и получил приз. Для большей ясности я слегка изменил слово на «сатьяграха», и с той поры оно вошло в язык гуджарати в качестве обозначения этой борьбы.

История сатьяграхи в ее практических аспектах совпадает с историей моей дальнейшей жизни в Южной Африке и особенно моих экспериментов с истиной на этом континенте. Основную часть этой истории я написал в Йервадской тюрьме и закончил уже после освобождения. Она публиковалась в «Навадживане», после чего издавалась отдельной книгой. Валджи Говинджи Десаи взялся перевести ее на английский язык для журнала «Каррент Сот». Сейчас я готовлю отдельное англоязычное издание, чтобы дать возможность ознакомиться с историей моей борьбы в Южной Африке всем желающим. Тем, кому этот труд еще не знаком, я бы рекомендовал обратиться к истории сатьяграхи в Южной Африке. Здесь я не стану повторять уже написанное, однако несколько следующих глав будут посвящены событиям моей личной жизни в Южной Африке, о которых не упоминалось ранее. Кроме того, я попытаюсь рассказать читателю о моих экспериментах в Индии. А потому те, кто желает познакомиться с моими опытами в строго хронологическом порядке, поступят правильно, если положат перед собой историю сатьяграхи в Южной Африке.

Я горячо желал соблюдать принципы брахмачарьи в мыслях, словах и делах, а также хотел уделять максимум своего внимания сатьяграхе и готовил себя к этому с помощью самоочищения. Необходимо было внести дополнительные изменения в свою жизнь, и я стал еще больше ограничивать себя в еде. Прежде я экспериментировал с питанием больше из гигиенических соображений, теперь же все дело было в религии.

Посты и ограничения в питании стали очень важны для меня. Дело в том, что желание насладиться вкусной едой обычно сопровождает прочие человеческие страсти. Так было и в моем случае. Пытаясь умерить свой аппетит и контролировать страсть, я столкнулся с многочисленными трудностями, но даже и сейчас не могу утверждать, что полностью преодолел их. Я был чревоугодником. То, что друзья считали умеренностью, мне самому никогда не казалось таковым. Если бы я не ограничил себя тогда, я бы опустился ниже любого животного и давно бы уже погиб. Однако поскольку я вполне сознавал свои недостатки, я приложил все возможные усилия, чтобы избавиться от них, и благодаря работе над собой я многие годы поддерживал в порядке свое тело и мог справляться с большими объемами порученной мне работы.

Понимание своей слабости и неожиданная встреча с людьми, придерживающимися тех же взглядов, способствовали тому, что я начал питаться только фруктами, поститься в день экадаши, джанмаштами и по другим праздникам.