Вечером восьмого дня из русского лагеря заметили возвращающихся воинов Прозоровского. По вконец превратившейся в жижу мартовской дороге шла группа всадников, числом до пяти десятков. Доскакав на взмыленных и усталых конях до шатра, где обосновался Измайлов, князь Семён Прозоровский кинул к ногам Артёма, вышедшего его встречать, увесистый холщовый мешок:

– Гляди-ко, воевода! Как и обещался, головы Гонсевского и Радзивилла, последнего сам зарезал! – выкрикнул зло и весело князь. – В ночном бою победу взял!

– Немалое дело сделал, Семён Васильевич, благодарствую, – приклонил голову Измайлов.

Князь тем временем соскочил с коня и обнял Измайлова:

– Теперь очередь Смоленска пасть к ногам царя нашего и отечества.

– Ну, сказывай, как дело прошло? И пойдём в шатёр-то, вина пригубим на радостях. А назавтра подарочек гарнизону польскому подкинем.

– А обоз опосля придёт, – махнул рукой в сторону дороги.

Утро следующего дня

– Артём Васильевич, дьяки у шатра, – заглянул за тяжёлую ткань полога молодой стрелец.

– Зови, Сашко! А ты, вражина, готовься принять судьбину свою, коли упорствовать продолжаешь до последнего, – твёрдо сказал родичу Измайлов.

Тот лишь засипел в ответ, Артём не жалел его больше, некогда уже жалеть. Времени нет, счёт идёт на дни. Прибытие тяжёлых осадных орудий было предсказано на семнадцатый день, сегодня уже шестнадцатый. Рано утром Измайлов отправил небольшой отряд во главе со своим сыном, Василием, дабы встретить орудия, сопроводить обоз и, самое главное, вовремя предупредить его о прибытии обоза в расположение войска. В свете того, что всё, что было написано в письме, сбылось, Артём не сомневался ни минуты, что всё, что могло случиться, случилось бы непременно. В том числе и его собственная казнь и казнь его сына Василия. Как назло, словно в подтверждение оного, начала ныть шея, и Артём кутал её в тёплую материю. Измайлов понял, что только его хладнокровие и уверенность в своих силах спасут его и сына от гибели, а его Родину – от горечи зело обидного поражения.

Лишь одна мысль сидела у него в голове – занять Смоленск до подхода войска Владислава и встретить поляков не в чистом поле под чужими стенами, а внутри крепости, укрепив её, и, зная о времени появления поляков, устроить им встречу.

О том, кто написал это длинное и странное письмо, Измайлов не хотел задумываться. Несомненным было только одно – само провидение, воля Божья, светлый случай дал эту бумагу ему в руки. Ему, а не изменнику, родство с которым теперь лишь терзало его. Зачем Шеин возглавил войска? Для того, чтобы проиграть сражения и умереть собачьей смертью на плахе? Сказался бы больным, как князь Пожарский. Нет, взялся, да начал портить – это ли не измена?

Вошли разрядные дьяки, Карпов и Дуров, Измайлов вскочил, проводил их к столу, на котором лежали бумаги: отречение Шеина от воеводства – объяснение незавидного командования свалившей его горячкой и просьба отдать командование русской армией воеводам Измайлову и Прозоровскому, да просьба отбыть в родовое имение на лечение и богомолье. Дьяки, осмотрев и подписав бумаги, осторожно справились у Михаила Борисовича о здоровье, на что тот лишь невнятно мычал из-под наложенной на лицо повязки, да горя глазами указывал на Измайлова.

– Токмо не волнуйся излишне, любезный Михаил Борисович, справимся мы с Прозоровским, Бог даст, справимся, – елейным голосом проговорил родичу Измайлов.

– Отпишем на Москву о сём, подтверждения дождёмся, а покуда вам с князем придётся войсками управу чинить, – таков был ответ дьяков.

– Уповаем на милость Божью, чтобы воевода счастливо добрался до богомолья, да излечился успешно.

Лишь спустя некоторое время, проводив загостившихся до неизбежного обеда дьяков, Измайлов обессиленно присел на стульчик. Так, теперь надо увозить Шеина от Смоленска да поспешать. Мучил Артёма один вопрос: оставлять ли Михаила в живых или порешить к чертям? Позже он оставил этот вопрос на утро следующего дня, судьба Шеина будет зависеть от того, насколько уверенно Артёму удастся заставить его молчать. А сейчас надо спешить на совет в шатре воеводы передового полка князя Прозоровского. Самые важные вопросы дальнейшего ведения смоленской кампании будут решаться там.

Измайлов прекрасно понимал, что, отдав негласное командование войсками князю Прозоровскому, он лишь выиграет. Тем более в триумвирате воевод князь имел непререкаемый авторитет и был неформальным лидером, воевода Белосельский полностью доверял Прозоровскому и не перечил тому ни в чём. Артём решил, что благоразумней будет и ему следовать Белосельскому. Ведь его небольшие успехи в командовании полком в период Смуты не стояли и рядом с опытом воеводства князя Прозоровского. Местничество – вот что решало, кому быть набольшим, а кому слушать да выполнять приказы. В шатре Прозоровского собралась вся верхушка войска смоленской кампании, за исключением явных людей Шеина. Помимо Семёна Прозоровского, Артемия Измайлова и Михаила Белосельского в тайну истинного положения бывшего главного воеводы Шеина был посвящён и князь Несвицкий Даниил Матвеевич, товарищ Семёна Васильевича.

В общих чертах уже был составлен примерный план взятия Смоленска и дальнейшей его обороны. Измайлов прямо выложил то, что осадные пушки должны прибыть вскоре, не иначе как завтра. Сын его, Василий, уже должен встретить обоз и возвращаться с пушками, в числе коих были «Волк», «Пасынок» и «Инрог», стрелявшие ядрами под пуд и более. И что времени у них – до осени, когда придёт армия короля Владислава в пятнадцать тысяч воинов.

– Вчера я отправил в Каширу и Москву гонцов, с тем, что ожидается переправа татарских орд Мубарека, в начале лета. Надо будет сдержать их на Оке, дабы они не выжгли московские украйны. Роман Юрьев, воевода каширский, должон внять слову моему, я отписал ему, будто бы взятый во языци ляшский воевода поведал мне о сём. А крымчаки и верно что по накупке Владислава пойдут, дабы отвлечь войска от Смоленска.

Трое его товарищей ошеломлённо молчали, лишь князь Несвицкий, кашлянув, задал вопрос:

– Артемий Васильевич, оно, конечно, весьма занятно, что ты проведал столь полезные нашему отечеству сведения… Но, чёрт побери, как?! Никаких ляшских воевод в языцах не было. А Гонсевского зарубили без допросу!

– Не буду утаивать от вас, разлюбезные други, мою тайну. Но сперва учиню с вас спрос – клянётесь ли хранить сие в тайне и не выдавать её ни врагу, ни другу впредь. Токмо четверо нас и будут знать тайну мою?

– Клянусь, Артемий Васильевич, – по очереди произнесли заговорщики.

– Вот, читайте сие внимательно, – Измайлов достал из потайного кармана мягкий кожаный мешочек, свёрнутый в трубочку, расправил его на столе и раскрыл, словно книгу.

Письмо, написанное убористым почерком на трёх листах, негромко читал Несвицкий. Прозоровский сосредоточенно слушал, поглаживая бороду, Белосельский немигающим взором оглядывал товарищей, Измайлов же одними губами повторял крепко заученное уже послание.