– Беллерофонт должны понимать, что не стоит сплетничать, как подросток, – огрызаюсь я.

– Тебе лучше знать. – Афина осторожничала, но у нее не хватает терпения ходить вокруг да около. – Ты лучший заместитель, какой у меня был, и мне понадобятся все твои навыки в предстоящем противостоянии. – Она колеблется. – Но я буду уважать любое решение, которое ты примешь относительно будущего.

– Афина. – Я жду, когда она посмотрит на меня. – Если я уйду в отставку, а потом передумаю…

Она с горечью улыбается.

– Не глупи, Ахиллес. Это решение останется неизменным. Как бы там ни было, но факт остается фактом: в этом городе важен имидж. Я не могу допустить, чтобы мой был подорван возвращением отщепенцев Ареса. – Она идет к двери. – Каким бы ни было твое решение, будь уверен, что ты хочешь именно этого, потому что тебе придется с этим жить. – А потом уходит, тихо закрыв за собой дверь.

Сегодня все удаляются драматично.

Проходит еще час, прежде чем медсестра приходит за мной и ведет по коридору к лифту, а затем еще по нескольким коридорам в палату, в которой на больничной койке лежит Патрокл. Он выглядит слишком бледным, слишком худым. Прежний страх разгорается во мне с новой силой.

– С ним все будет хорошо?

– Доктор все разъяснит. – Сестра колеблется, но, должно быть, замечает панику в моем лице, потому что наклоняется ближе и понижает голос. – Он полностью поправится. В процессе выздоровления могут возникнуть проблемы, но с ним все будет хорошо.

Не знаю, верю ли ей. Но должен верить.

– Спасибо.

– Он очнется, когда будет готов. Наберитесь, пожалуйста, терпения. – Бросив на меня последний многозначительный взгляд, она выходит из палаты.

Он выглядит таким… слабым. Патрокл лежит на кровати, подключенный к нескольким аппаратам, а его кожа бледнее, чем обычно. Меня пронзает чувство вины, впиваясь глубоко. Он участвовал в турнире только ради того, чтобы прикрывать меня. Нужно было дать ему выбыть после второго испытания, как он и хотел, надо было слушать его всякий раз, когда он предупреждал об опасности, когда я упрямо рвался вперед. Я заставил его участвовать, а потом заставил продолжать, даже когда он был ранен. Я хотел, чтобы он был рядом, и из-за этого эгоистичного желания он теперь лежит на этой койке, неподвижный и обессиленный.

Пускай не я держал в руках меч, который его ранил, но это все моя вина.

Здесь не так много места, как внизу, и боюсь, что задену его кровать и случайно причиню ему боль, если снова начну расхаживать. Поэтому не делаю этого. Загоняю свою беспокойную энергию поглубже и сажусь на стул рядом с койкой.

Этот засранец будто бы ждал, когда перестану суетиться, потому что он почти сразу же открывает глаза.

– Ахиллес? – Даже его голос звучит ненормально хрипло и слишком тихо.

Пододвигаю стул ближе и беру его за руку.

– Я здесь. – Прикосновение к нему немного успокаивает меня, но не избавляет от чувства вины. В груди щемит, и становится ужасно. С ним все хорошо.

Остальное неважно. С ним все хорошо.

– Я облажался.

– Думаю, можно смело утверждать, что единственный, кто действительно облажался, – это я. – Ужасное чувство в груди отражается и в голосе, отчего он звучит хрипло. – Я втянул тебя в эту передрягу, потому что не мог вынести мысли, что тебя не будет рядом. Ты дважды пострадал, потому что мне было плевать на все, кроме своих потребностей. Прости меня. Я знаю, что этого недостаточно, но мне чертовски жаль, Патрокл.

– Ахиллес… – Патрокл с силой сжимает мою руку. Жест выходит гораздо более слабым, чем обычно, но он доносит свою точку зрения. – Парис завоевал титул Ареса?

– Нет.

Он выдыхает и расслабляется.

– Слава богам. Если бы в итоге Елена вышла за этого ублюдка… Мы обещали ей, что этого не случится. – Он резко открывает глаза. – Погоди, это значит, что Елена стала Аресом.

– Да. – В моем голосе снова слышится горечь, но не знаю из-за чего: из-за Елены или всей этой ситуации. Медленно качаю головой. – Ты бы ее видел. Она уклонилась от трех стрел и метнула в него один из своих ножей.

– Рискованно, – тихо говорит он.

– Она справилась. – Я вдруг замечаю, что улыбаюсь несмотря ни на что. – Попала ему прямо в плечевой сустав и сбила его на землю.

Патрокл сжимает мою ладонь.

– Мне жаль.

– Тебе о чем сожалеть? – Я говорю резко, но здесь присутствует только один человек, который знатно облажался, и это я.

Он слабо улыбается.

– Я знаю, что ты хотел титул Ареса. Мне жаль, что тебе не довелось исполнить мечту.

Колеблюсь, но Патрокл вовлечен в эту ситуацию вместе со мной, и не могу утаивать от него информацию, хотя слова Афины все еще кружатся в моей голове.

– Афина заезжала в больницу. – Он молчит, поэтому заставляю себя продолжить: – Говорит, что хочет, чтобы я остался ее заместителем. Полагаю, Беллерофонт доложили ей, как сильно мы сблизились с Еленой, и она хотела сообщить, что мне придется уйти в отставку, если хочу продолжить вести дела с Аресом. Если сделаю это, обратного пути не будет.

– Вот как.

Жду, но Патрокл не выдвигает никаких блестящих идей.

– Ну и?

– Что ну и? – Он опускает голову на подушку и снова сжимает мою руку. – Я не могу говорить тебе, какой выбор правильный, Ахиллес. Это важное решение, и только тебе под силу его принять.

– О чем ты говоришь, черт побери?

Он качает головой.

– Тебе решать, будет ли цена слишком высока.

Обдумываю его слова: все, что он сказал и о чем умолчал.

– Ты перейдешь к Елене.

– Я не стану делать выбор, – твердо говорит Патрокл. – Я люблю тебя. Всегда буду любить. Но и свои чувства к ней игнорировать не могу.

– Афина будет не рада, если ты попытаешься перейти эту черту.

Он пожимает плечами.

– Тогда уйду в отставку и выясню, не согласится ли Аполлон меня нанять. Он из тех, кто видит ценность в информации, поэтому не станет возражать, если продолжу отношения с новым Аресом и с заместителем Афины.

– Ты подумал об этом. – Не могу понять, обвиняю его или нет.

– Я считал, что ты станешь Аресом. – Наконец он отводит взгляд. – И, честно говоря, даже не подумал составить план на случай непредвиденных обстоятельств перед третьим испытанием. Но, Ахиллес… – Он смотрит мне в глаза. – Я знаю тебя. Ты не просто чушь молол, чтобы оставить Елену с нами. Если бы ты говорил не всерьез, вообще не стал бы поднимать этот вопрос. Неужели все так быстро изменилось только потому, что ты