Илья слушал, повесив голову, смысл слов почти не доходил до него.

– Ты как относишься к восьмому калибру? – повернулся Андрэ к Илье.

– Зачем тебе? – простонал Илья.

– Неважно… может, я банк хочу вместе с тобой брать? Как твое мнение – хорош ли восьмой калибр?

– Это мой самый любимый калибр… – Илья простонал и представил себя с надетым на голову чулком, врывающимся в глухую полночь, связав и сунув кляп в рот вахтеру, в Вычислительный Центр – брать «банк данных».

Андрэ махнул на него рукой:

– Не уважаю!

Он вдруг посмотрел налитыми кровью глазами в свою пустую руку, сжал ее, будто в ней находилась ручка револьвера, и стал с видимым наслаждением, с радостью, написанною на лице, всаживать воображаемые пули в стены.

– А ты хотел бы убить человека? – хрипло спросил он.

Илья тупо промолчал. Андрэ с пренебрежением и превосходством посмотрел на него, налил еще стакан, выпил и ушел, завалившись на койку в своей каюте.

Санчо уже несколько раз при сильной волне падал на пол, но каждый раз героически поднимался, глаза его от выпитой водки смотрели в разные стороны, но дара речи он еще не терял – он начинал и изрекал одно и то же, забывая, что это он уже говорил не один раз:

– В Акапулько у меня знакомый главарь мафии… пили вместе… всегда ходит вот с таким пистолетом и с двумя телохранителями… Плечи, мышцы, рост! – Санчо стал размахивать руками, показывывая необъятность их размеров, и состроил тупое с квадратным подбородком лицо, – вот они какие! – Санчо сделал большие глаза: – Как только таких выращивают? Я спросил его: «Хулио, зачем тебе эти парни, когда у тебя такой пистолет?» Он отвечает: «Затем что не все же делать своими руками, – надо дать и ребятам повеселиться». Хороший он парень – Хулио! Только пить не умеет. Где им против нашего – пить! Мы налили себе стаканы – а он во-о-т столечко… Мы ему подлили, он усами повел, но ничего: выпил, а как подниматься стал – не может… где им пить! Когда уходил, его поддерживали телохранители.

Санчо стукнул по столу – но тут судно сильно качнуло – и Санчо свалился под стол. Поднялся он и начал все сначала:

– В Акапулько у меня знакомый главарь мафии…

Каждый раз в этой истории появлялись новые подробности и краски, в следующий заход стало известно, что Хулио приехал на ролс-ройсе, пистолет был ему по колено, а потом телохранители унесли его на руках, дальше дело приняло совсем драматический оборот: бедняга Хулио прилетел на вертолете, а после того, как в него влили бочонок, телохранители оттащили его за ноги. Неизвестно что претерпел бы в следующий раз несчастный Хулио, но после очередного качка Санчо рухнул и больше не подымался.

Илья встал, вышел, держась за стены, из лаборатории – его мучило желание немного побыть на свежем воздухе, ему казалось, что еще немного – и он умрет. Он долго дергал заклинившую дверь, навалился всем телом на ручку – дверь распахнулась, и он вывалился на палубу, его тут же окатило морской водой и стало выворачивать наизнанку, – от этого он почувствовал некоторое облегчение: мир, сузившийся, ставший прерывистым, часто проваливавшийся куда-то, уходивший из-под ног, немного прояснился. Он увидел в свете прожектора нос судна, то вздымающийся, то падающий с волны на волну.

Море ярилось, поднимало горы и бросало их на суденышко. Илья с ужасом заметил, как одна волна, прорезанная носом (так что показалось, будто судно врезалось на полных парах в наклонившуюся поверхность моря и собирается идти ко дну), нависла над Ильей, медленно стала накрывать его. Волна подхватила, сбила Илью с ног, подняла, прокатила в пене по палубе и – с силой швырнула на трап. С Ильи в долю секунды слетел хмель, он вцепился мертвой хваткой в ступеньки и… потерял сознание.

…Пришел в себя он через несколько суток; первое, что он прошептал, было: «Проклятое… проклятое море!..»

* * *

Вернулся из рейса Илья измученным, разбитым, больным. Синяки, царапины долго не заживали и так до конца не зажили, отзываясь ноющей болью во всякую ненастную погоду, – он стал немного прихрамывать, а после работы полюбил лежать на диване, занимавшем почти полкомнаты в его съемной квартирке. С этого времени он стал быстро полнеть, наливаясь солидностью, приличной возрасту и положению, – одно его появление, когда он распахивал дверь, шел к столу у окна с кактусом (также располневшим от частого полива), внушало уважение, почтительный трепет.

В институте изменений не было, все шло своим заведенным бог знает когда и зачем порядком. Правда, Эразм Багратионович, которого проводили на пенсию, уже не жевал ириски, пряча обертки в стол, но Эсмеральда все так же куда-то звонила; она немного располнела, это единственное, что изменилось в ее облике за все годы. Морозильников все так же спал, положив кудрявую, с немного поредевшими волосами голову на кипу бумаг. А Боженькина и Одуванчикова жевали все те же плюшки с мармеладом, вязали кофточки и уже мечтали о близкой пенсии. Илья приходил, разбирал брошюрки или стоял у окна, наблюдал за детьми, которые с ученым видом возились в песочнице, словно считали, что и они – лаборатория института.

Неожиданно Илью вызвал к себе Татев. Он встретил его на пороге, широко раскрыв объятия, широко улыбаясь – весь гостеприимство (на Илью всегда приятное впечатление производил подчеркнутый демократизм Татева, ему нравилось, что начальник не придает слишком большого значения правилам субординации). Татев не обнял Илью, только одобрительно похлопал по плечу, а потом, видимо не удержавшись, потрепал за щеку.

– Молодец, Илья Иванович! Молодец! Наслышан, наслышан о ваших подвигах… один среди бушующих волн! Молодец! И я уже чувствую, что экспедиционное задание вы выполнили блестяще!

– Задание? – удивился Илья, стараясь вспомнить, был ли при отъезде разговор о задании, которое нужно выполнить.

– Да-да! Задание, – подтвердил Татев и утвердительно помахал головой, – измерили ли вы уровень Каспийского моря? – Тут Татев видимо спохватился и улыбнулся еще обворожительней. – Ах, о чем я спрашиваю! Разумеется – измерили, не могли не измерить!..

– Да-да, конечно, но… мы же ходили по Черному морю! – попытался возразить Илья. – Как же я мог измерить уровень Каспийского, находясь в Черном?

– …И при этом совершили подвиг… среди бушующих волн! – Татев откинулся в кресле и мечтательно полузакрыл глаза, потом открыл, встал и снова похлопал Илью по плечу: – Молодец, Петрищев! Молодец! Герой!

– Да, – согласился, растаяв, Илья, – вообще-то я неплохо себя показал, но…

– Никаких но! – Татев протестующе поднял руку. – Каспийское море, Черное – какая разница? У всех морей один уровень – уровень моря. Ведь так?

– Так-то оно так…

– Я так и знал, что ты… – Татев, как бы обмолвившись, сухое «вы» заменил сердечным «ты» (он произнес это особенно тепло), но тут же поправился, намекая на существующую дистанцию между начальником и подчиненным, – что вы, поддержите мою мысль, я всегда видел в вас перспективного научного работника, с первых ваших шагов я заметил в вас эту теоретическую жилку! – Татев покровительственно улыбнулся. – Да… а вы все в кандидатах? О докторской-то думаете?