с ним. Я не смею дышать, пока Ропот не преодолевает каменную преграду с него ростом, и его копыта не начинают стучать по ровной дороге. Сродни столбам, земля здесь гладкая и блестящая, точно лёд, и отражает каждый солнечный луч.

— Ты сумасшедшее создание.

Я похлопываю и глажу шею Ропота, который останавливается и удовлетворенно ржёт.

Когда мой пульс успокаивается, я начинаю искать глазами воду, которую я услышала, но не нахожу её источника. Может быть, моё тело настолько устало, а язык настолько высох, что я её себе придумала?

Может быть, поток течёт с другой стороны?

Я цокаю языком и дёргаю за поводья, но конь не спешит заходить в тёмные тени, притаившиеся между столбами.

Я подумываю пришпорить Ропота, но боюсь, что конь поскачет галопом и спрыгнет с дороги. В отличие от Морргота, у Ропота нет крыльев, а я, в отличие от чистокровных фейри, не квази-неубиваемая.

— Может, мне спешиться?

Когда я не получаю ответа от нашего развеселого проводника, я поворачиваюсь в седле, и моя спина хрустит от этого резкого движения. Морргота 1 и Морргота 2 нигде не видно.

Лучше бы он не бросал меня в этом королевстве… У меня две ноги и две руки, и с таким набором конечностей я совсем не обладаю способностью взбираться на зеркально-гладкие столбы.

— Морр…

Последний слог его имени теряется в оглушительном скрежете камня о камень и в мощных вибрациях, которые сотрясают каждый столб.

А также потолок и стены, которые они держат.

И Ропота.

И меня.

ГЛАВА 50

Я громко зову Морргота, так как уверена в том, что столбы вот-вот рухнут вместе с его жилищем и задавят меня.

Услышав мой крик, Морргот 1 и Морргот 2 вылетают из траншеи, точно фейерверки, а за ними тянутся два черных дымных следа. Вороны врезаются друг в друга, точно музыкальные тарелки, и я готова поклясться, что от этого вся гора сотрясается ещё сильнее.

— Ч-что происходит?

Ропот навострил уши и водит ими туда-сюда, но в остальном конь даже не вспотел, в отличие от меня. Я сжимаю его гриву, как вдруг откуда-то под нами вырывается поток воды и начинает нестись по траншее, заполняя её, литр за литром, словно гора перекачала сюда весь океан.

«Расслабься, Фэллон».

— Расслабиться? — сдавленно отвечаю я. — Вся эта проклятая гора только что содрогнулась, и ты говоришь мне, чтобы я расслабилась? Что ты наделал, Морргот?

«Я восстановил природный баланс, и выиграл для нас время».

Брызги воды поднимаются вверх, и сверкают, точно мишура, на фоне светлеющего неба.

— Каким образом ты выиграл для нас время?

«Смыв шедший за нами хвост».

Моему сбитому с толку мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что он имеет в виду. И что он сделал.

Моё лицо, должно быть, становится таким же белым, как моя блузка, прилипшая к разгоряченной коже, потому что Морргот добавляет:

«С твоим принцем всё будет в порядке. Немного промокнет, но выживет. Ведь чистокровные фейри не могут утонуть».

— А что если там есть полукровки? Они могут утонуть! А лошади? Ты, может, и не переживаешь о моих сородичах, но ты вроде любишь животных.

«Лошади умеют плавать, и с Данте нет полукровок. Принц, как и король, не принимает коротышек в свой полк».

— Всё потому что чистокровные фейри обладают неограниченным запасом магии! А не потому, что он считает их более способными вояками! — кричу я, чтобы перекричать непрекращающийся грохот воды, бьющейся о камни.

«Ну, конечно».

От меня не укрывается насмешка в тоне Морргота. Я сердито смотрю на него, а он облетает меня, растрепав мои волосы взмахом своих крыльев. Тишина заполняет воздух между нами, который становится таким же густым, как и влажность вокруг.

— Если ты убьешь будущего короля Люса…

«Даю тебе слово, что твой драгоценный принц останется в целости и сохранности. Теперь ты успокоилась?»

Я глубоко и прерывисто дышу, в то время как траншея всё заполняется и заполняется, а вода в ней, такая же чистая, как воздух вокруг, всё течёт и течёт.

— А что насчёт людей, которые живут в Раксе?

«А что насчёт них?»

— Вода затопит лес.

«Вода знает дорогу к океану».

— Что это вообще значит?

Я выбрасываю руку в воздух, а затем решаю, что лучше не отпускать Ропота, и снова хватаюсь за его чёрную гриву.

«Это значит, что их земли не будут затоплены».

— А ядовитый мох? Что станет с ним? Он может отравить змеев? Поля? Колодцы?

«Соль нейтрализует яд. Как только поток впадет в море, мох, который принесет течением, станет не более ядовитым, чем листики мяты».

Мой гнев сходит на нет, точно приливная волна.

— Значит того отравившегося ребёнка можно было спасти с помощью соли?

Грудь Морргота тяжело вздымается под его иссиня-чёрными перьями.

«Да».

Я замолкаю, а земля под нами всё продолжает неистовствовать, точно беспокойный ребёнок. И только когда тряска, создаваемая копытами Ропота, успокаивается, а водный поток превращается в быстрое течение, я перекидываю ногу через спину коня и спрыгиваю.

Не то, чтобы за мной кто-то наблюдал, но моё приземление не выглядит элегантным. Хотя, конечно, могло быть и хуже. Я могла бы неудачно шлепнуться и истечь кровью на камнях.

Я прижимаю руку к седлу, чтобы успокоиться, как вдруг мои бёдра сводит судорогой, которая так и норовит опрокинуть моё тело. Я жду, пока боль пройдёт, но она лишь немного уменьшается. Я чувствую, что пока мне придётся пожить с ней.

Я нерешительно убираю руку с Ропота и достаю флягу. Допив остатки воды, я направляюсь к источнику. Ну, по крайней мере, от подлых действий Морргота есть хоть какая-то польза.

Он преграждает мне путь.

«Тебе нельзя пить эту воду. До тех пор, пока я не найду способ убрать мох с камней».

— Точно. Здесь нет соли.

Я отворачиваюсь от запретного источника, и все мои внутренности сжимаются. Сглотнув слюну, я спрашиваю:

— Это ты вырастил этот мох, чтобы не дать злоумышленникам сюда попасть?

Он фыркает.

«И отравить свой народ?»

Его народ? Антони упоминал, что жители гор приручали воронов, но судя по словам Морргота, всё было с точностью до наоборот.

— Как я понимаю, травить людей, которые тебя почитают, и их ручных птиц — не очень умно.

«Ручных птиц?» — огрызается он у меня в голове.

— Прошу прощения. Мне не следовало называть их ручными.

Заметка для самой себя: относиться к его воронам, как к людям.

Начав жевать губу, я осматриваю гладкий потолок высотой в три этажа.

— Кто-то посадил этот мох, или он вырос сам по себе?