Я перейду теперь к вопросам другого порядка — по организационной линии. В вопросах организационных была такая неразбериха в органах Наркомвнудела, в особенности в органах Управления государственной Безопасности, такая неразбериха, что трудно себе представить. Я приведу пару примеров. Стоит ли повторять, что мы идем к войне, и то, что раз мы подходим к войне, то эта подготовка изменяет и формы классовой борьбы, это изменяет и формы борьбы иностранных разведывательных служб и германского рейхсвера, японских разведывательных органов и второго отдела польского генерального штаба, которые, готовясь к войне, очень усиленно насыщают нашу территорию многочисленным количеством резидентуры. Между прочим в наших организациях совершенно не было организовано контрразведывательного отдела. (Голос с места. Кто его ликвидировал?) С 1929 г. контрразведывательного аппарата нет, и мы его только сейчас создаем. А что значит отсутствие контрразведывательного аппарата? Это значит, что мы фактически в нашей работе подготовкой войны пренебрегли. Практически в борьбе это значило, что все разведывательные организации, которые действуют на нашей территории, они с нашей стороны не встречают должного противодействия. Возьмем хотя бы один пример Хирасимо-Князев. Если бы у нас был настоящий контрразведывательный аппарат, если бы он вел свою работу по-большевистски, мы бы им по-настоящему руководили, то одно это дало бы огромное основание для раскрытия троцкистско-зиновьевских контрреволюционных организаций, потому что каждая из таких организаций имеет связь с закордоном, имеет связь с разведками иностранных государств. И если бы мы вели противоразведывательную работу, то, несомненно, троцкистско-зиновьевские организации были бы раскрыты гораздо раньше.

Я считаю, что при правильной большевистской постановке всей работы органов государственной безопасности мы не допустили бы тех непростительных ошибок и провалов, которые были допущены в результате, по меньшей мере, политической близорукости и слепоты бывшего руководителя НКВД т. Ягоды, мы бы, несомненно, могли бы этих крупнейших ошибок избежать.

И. В. Сталину

16 февраля 1938 г. Вешенская

Дорогой т. Сталин!

После освобождения из-под ареста секретаря Вешенского РК ВКП(б) Лугового, председателя РИКа Логачева и уполномоченного Комзаг СНК Красюкова бюро Ростовского обкома партии приняло решение о возвращении Лугового и других на прежнюю работу. В этом решении было записано следующее: «…Материалами следствия установлено, что тт. Луговой, Логачев и Красюков были злостно оговорены участниками к-р правотроцкистских и эсеровско-белогвардейских организаций в своих подлых вражеских целях».

Эта формулировка неверна по существу и придумана для того, чтобы замести следы вражеской работы. Чего проще: оклеветали вешенских коммунистов враги, на то они и враги, чтобы клеветать; оклеветанные реабилитированы; заблуждение, в коем пребывали Ростовский обком и обл. УНКВД, рассеяно решением ЦК. А на самом деле было все это иначе. Обком (враги бывшие в нем и находящиеся сейчас) создали на Лугового и остальных дело, заведомо зная, что Луговой и остальные непричастны к вражеской работе, враги исключили их из партии, а враги, сидящие в органах НКВД Ростовской области, заставили других арестованных дать на Лугового, Логачева, Красюкова ложные показания. И не только некоторых арестованных заставили клеветать, но пытались всеми мерами и способами добиться таких же ложных показаний и от самих Лугового, Логачева и Красюкова. В какой-то мере они преуспели и здесь: сломленный пытками Логачев дал ложные показания на многих честных коммунистов, в том числе и на меня, и даже самого себя оговорил. Логачев, которого, как и остальных арестованных, буквально истязали в новочеркасской тюрьме (к методам следствия и допроса, практиковавшимся в Азово-Черноморье, я вернусь в конце письма), дал именно те показания, какие от него вымогали.

В обкоме и в областном УНКВД была и еще осталась недобитой мощная, сплоченная и дьявольски законспирированная группа врагов всех рангов, ставившая себе целью разгром большевистских кадров по краю. Она — эта группа — многого достигла, особенно в северных районах края, где основательно поработал враг народа Лукин со своими помощниками. Вешенское дело — прямое этому доказательство. Но Луговой и остальные вешенцы благодаря Вашему вмешательству освобождены, а сотни других коммунистов, посаженных врагами партии и народа, до сих пор томятся в тюрьмах и ссылке.

Пора распутать этот клубок окончательно, т. Сталин! Не может быть такого положения, когда, к примеру, Луговой освобожден и восстановлен в партии, а те, кто арестован и осужден «за связь с врагом народа Луговым», все еще страдают и несут незаслуженное наказание. Не должны остаться безнаказанными те, которые сознательно сажали честных коммунистов. Но пока положение остается прежним: невиновные сидит, виновные здравствуют, и никто не думает привлекать их к ответственности.

За две встречи с Вами я не смог последовательно и связно рассказать обо всем, что творилось раньше в крае и что происходит в настоящее время. Разрешите сейчас рассказать обо всем этом.

Вы знаете, т. Сталин, что группа вешенских коммунистов стяжала себе плохую славу у Шеболдаева и его окружения. Только теперь стала ясна причина, вооружавшая Шеболдаева на борьбу с нами: мы мешали ему вредить, он мешал нам честно работать. Шеболдаев неоднократно имел возможность убедиться в том, что я не побоюсь при любых обстоятельствах довести до сведения ЦК о его неправильных действиях. Ему это, вероятно, надоело, и он решил избавиться от вешенцев. Безо всяких причин он неоднократно ставил вопрос о снятии Лугового, обвинял его в троцкизме и не раз предлагал исключить из партии. Честных коммунистов, работавших в Вешенском р-не, под разными предлогами переводил из р-на, а взамен их присылал своих людей, которые делали все возможное, чтобы срывать работу и ставить под удар руководство р-на.

Эти люди с первых же дней приезда в р-он заводили склоки, группировались и всеми способами выживали из р-на тех, кто поддерживал Лугового, РК. Не было такой низости, на которую не шли бы эти шеболдаевские опричники. Началась эта скрытая война давно, но особенно разгорелась после разбора в ЦК действий Овчинникова. Через месяц после решения ЦК, когда Овчинникову за перегибы был записан строгий выговор, на краевой партконференции Шеболдаев выдвинул Овчинникова кандидатом в члены бюро крайкома. Луговой выступил с отводом. На собрание Северо-Донской делегации пришли Шеболдаев, Ларин, Ароцкер и остальные члены бюро крайкома и стали давить на делегацию, чтобы та голосовала за Овчинникова и его помощника по перегибам Шарапова. Луговой снова выступил с возражением; его поддержало большинство делегатов Северного Дона и кандидатуры Овчинникова и Шарапова были провалены.

Тотчас же после конференции Шеболдаев, придравшись к какому-то пустяку, ставит вопрос о снятии Лугового: ЦК не утвердил это решение крайкома. После этого подручные Шеболдаева по Вешенскому р-ну — нач. РО НКВД Меньшиков (арестован в прошлом году, немецкий шпион), и второй секретарь РК Киселев развернули такую работенку, что дышать стало нечем… В крайком, в ЦК посыпались клеветнические заявления на Лугового, меня и других коммунистов, боровшихся с вражеским руководством крайкома. Не было ни одного бюро РК, где бы мы не сталкивались с прямым и скрытым противодействием шеболдаевцев. По любому вопросу возникали разногласия, и, особенно, по вопросам исправления наделанных Овчинниковым перегибов.