Я тихонько вернулась к себе в спальню, чтобы испробовать более легкий способ подслушивания — на крыше веранды.

Во-первых, необходимо было переодеться. Я сняла шелковое платье — его шелест в тишине летней ночи мог выдать меня. Потом я сняла свои белые накрахмаленные нижние юбки и заменила их одной черной из фланели. Поверх нее я надела свой черный дорожный плащ и накинула на голову капюшон. В моем обычном вечернем туалете мои юбки покрывают широкое пространство, на котором могли бы поместиться трое мужчин. В моем теперешнем, облегающем костюме ни один мужчина не мог бы пролезть сквозь более узкие щели, чем я. Из-за крайне малого расстояния между цветочными горшками и стенами дома, с одной стороны, и парапетом на краю крыши — с другой, это последнее соображение было чрезвычайно важным. Кто мог предугадать последствия, если бы я опрокинула что-нибудь или произвела малейший шум?

Прежде чем потушить свечу, я положила около нее спички и ощупью пробралась в темноте обратно в будуар. Я заперла его дверь, так же как заперла двери спальной, тихонько вылезла из окна и осторожно спустила ноги на крышу.

Мои комнаты были в конце нового крыла дома, в нем жили мы все. Прежде чем достичь того места, которое находилось над окнами библиотеки, мне надо было проползти мимо пяти окон. Первым было окно пустой, запасной, комнаты. Второе и третье были окнами комнат Лоры, четвертое — сэра Персиваля, пятое — графини. Дальше шли окна, под которыми мне уже не надо было ползти: окна туалетной комнаты графа, ванной комнаты и второй запасной спальни.

Когда я ступила на крышу веранды, до меня не долетало ни единого звука. Вокруг меня сгустилась черная, слепящая ночная тьма; только та часть крыши, на которую открывались окна спальни мадам Фоско, как раз в том месте над библиотекой, где мне надо было спрятаться, — была освещена. Графиня еще не ложилась. В окнах ее спальни я видела свет.

Отступать было поздно, ждать было некогда. Я решила поставить все на карту и положиться на собственную осторожность и на ночную темноту. «Ради Лоры!» — подумала я, делая первый шаг по крыше, придерживая плащ одной рукой и ощупывая стену дома другой. Лучше было идти вдоль стены, чем у парапета, где я могла нечаянно столкнуть один из цветочных горшков.

Я миновала темное окно пустой комнаты, пробуя крышу рукой, прежде чем ступить на нее всей моей тяжестью. Я прошла под темными окнами спальни Лоры (господи, спаси и сохрани ее!), я прошла под темным окном комнаты сэра Персиваля. Потом с минуту подождала, опустилась на колени и поползла дальше, прижимаясь к крыше и стараясь не задеть головой подоконник освещенного окна графини.

Когда я осмелилась взглянуть на окно, я увидела, что оно наполовину прикрыто, а штора опущена. Я увидела промелькнувшую за шторой тень мадам Фоско, потом тень медленно двинулась обратно. Пока что графиня не слышала, как я ползла мимо, иначе она остановилась бы, даже если бы у нее не хватило отваги выглянуть в окно.

Я села боком у самого парапета между цветочными горшками, сначала на ощупь уверившись, что я ничего не задену. Места было достаточно, чтобы опуститься на корточки. Душистые цветы и листья задели мою щеку, когда я беззвучно прислонилась головой к парапету.

Я услышала, как внизу открывали двери или закрывали — последнее было верней. Три двери закрылись. Очевидно, двери в холл и в две комнаты по обе стороны библиотеки, те самые, которые граф собирался осматривать. Первое, что я увидела, был огонек папиросы, снова прошедший мимо веранды к моему окну. Он подождал там с минуту и вернулся обратно.

— Черт бы побрал вашу непоседливость! Когда вы наконец сядете? — проворчал подо мной голос сэра Персиваля.

— Уф, как жарко, — устало отдуваясь, вздохнул граф.

За его восклицанием раздался скрежет садовых кресел по полу веранды. Я обрадовалась. Это значило, что они сядут, как обычно, у самого окна. Пока что счастье было на моей стороне. Когда наконец они уселись в свои кресла, часы на башне пробили без четверти двенадцать. Я услышала, как мадам Фоско зевнула за открытым окном, тень ее снова промелькнула за белыми шторами.

Тем временем внизу сэр Персиваль и граф начали разговаривать то повышая, то понижая голос, но не шепчась. Необычное и опасное мое положение, боязнь (которую я не могла побороть) открытого окна мадам Фоско, — все это затрудняло, вернее делало сначала просто немыслимым для меня всецело сосредоточиться на разговоре внизу. В течение нескольких минут я могла только осмыслить разговор в целом. Граф сказал, что единственное освещенное окно — это окно его жены; на нижнем этаже, кроме них, нет никого, и теперь они могут беспрепятственно говорить друг с другом.

В ответ сэр Персиваль разбранил своего приятеля: тот беззастенчиво пренебрегал его желаниями и интересами в течение целого дня! Граф стал защищаться, оправдываясь тем, что его одолели собственные заботы и дела, требующие его внимания. Они могли беспрепятственно поговорить только сейчас, ибо никто не мог помешать им или подслушать их.

— В наших делах наступил серьезный кризис, Персиваль, — сказал он, — и, если мы вообще хотим прийти к какому-нибудь решению насчет будущего, мы должны договориться об этом сегодня ночью.

Это была первая фраза графа, приковавшая к себе мое внимание и заставившая меня полностью сосредоточиться. С этой минуты я, затаив дыхание, слушала их разговор и запомнила его дословно.

— Кризис, — повторил сэр Персиваль. — Нет, это серьезнее, чем вы думаете, вот что я вам скажу.

— Я так и предполагал, судя по вашему поведению за последние дни, — холодно отвечал граф. — Но подождите. Прежде чем говорить о том, чего я не знаю, давайте уточним, что именно мне известно. Сначала посмотрим, прав ли я относительно прошлого, прежде чем я предложу вам кое-какой план на будущее.

— Стойте. Я принесу бренди и воду. Выпейте и вы.

— Благодарю вас, Персиваль, с удовольствием. Холодной воды, чайную ложку и сахарницу для меня. Сахарная вода, друг мой, — вот все, что я пью.

— Сахарная вода для мужчины в вашем возрасте! Вот вам! Приготовляйте вашу отвратительную смесь! Вы, иностранцы, — все на один лад.

— Послушайте-ка, Персиваль. Я изложу вам положение, в котором мы очутились, а вы скажете мне, прав я или ошибаюсь. Мы с вами вернулись сюда из-за границы с сильно пошатнувшимися делами.

— Нельзя ли покороче? Мне нужны были тысячи, а вам — сотни. Если бы мы не достали этих денег, мы с вами вылетели бы в трубу. Такова была ситуация. Делайте из нее какой вам угодно вывод. Продолжайте.

— Итак, Персиваль, выражаясь вашим крепким английским языком, вы нуждались в тысячах, а я — в сотнях, и добыть эти тысячи (оставив несколько сотен для меня) вы могли только с помощью вашей жены. Что я вам говорил про вашу жену по дороге в Англию? И что я вам сказал, когда мы прибыли сюда и я своими глазами увидел, что за женщина мисс Голкомб?

— Откуда я знаю? Наверно, вы, как обычно, наговорили массу разной чепухи.

— Я сказал: человеческая изобретательность пока что открыла только два способа подчинить женщину мужчине. Один способ — это ежедневно колотить ее, — метод, широко применяемый в грубых, низших слоях населения, но совершенно не принятый в утонченных, высших кругах. Второй способ, требующий продолжительного времени, более сложный, но не менее действенный, — держать женщину в постоянном подчинении и никогда ни в чем не уступать ей. Так следует поступать с животными, детьми и женщинами, которые являются не чем иным, как взрослыми детьми. Спокойная настойчивость — вот качество, которое отсутствует у животных, детей и женщин. Если им хоть раз удалось поколебать это высшее качество в их господине, они выходят у него из повиновения. Если им никогда не удается сделать этого, он держит их в постоянном подчинении. Я сказал вам: помните эту простую истину, когда захотите, чтобы ваша жена помогла вам своими деньгами. Я сказал: не забывайте эту истину особенно в присутствии сестры вашей жены — мисс Голкомб. Разве вы помнили об этом? Вы ни разу не вспомнили этого незыблемого правила за все то время, когда одно за другим перед нами вставали в этом доме затруднения и осложнения. Вы с готовностью поддавались всем провокациям вашей жены или ее сестры. Из-за вашей вспыльчивости сорвалось дело с подписью — вы упустили из рук наличные деньги; вы принудили мисс Голкомб написать поверенному первый раз…